Небо красно поутру - Пол Линч

какой-то лавки. С каждой стороны окружали его вывески табака, и он увидел, как две женщины, пухлые и хорошо одетые, подошли к нему перед лавкой. Одна повернулась своим колышущимся двойным подбородком и глянула на Койла, полностью оценила его в том, что он такое, а он презрел взгляд ее и смутно вперился куда-то еще. Улицу коренастыми толстыми каплями принялся штриховать дождь, и он услышал, как заскрипела до звяка колокольчика дверь лавки да и закрылась у него за спиной. Наружу вышел человек и оглядел небо взад-вперед, а потом моргнул единственным своим глазом. Койл поднял взгляд и засек профиль Макена, и все тело его напряглось от такого зрелища, увидел, как тот медлит под маркизой, и вытаскивает из кармана газету, и принимается читать. Койл надвинул шляпу на глаза и ссутулился пониже в стенку, как будто здание есть то, во что можно ему влиться, меж тем как Макен стоял так, что Койла в его ограниченном поле зрения застило. Макен перевернул страницу газеты, и сложил ее, и поднес поближе к лицу, и опустил ее, и сунул руку в куртку себе, и посмотрел на хронометр из кармана. Брыластая женщина подалась к нему и спросила время. Почти одиннадцать, ответил он. Сложил газету и сунул ее в куртку, и повернулся к двум дамам, и кивнул им, и ушел, проталкиваясь вверх по улице. Койл приподнялся от стены и с минуту постоял, а потом пропихнулся промеж дам и поглядел, как Макен скрывается из виду. Что за херня, сказал он. Громкий ропот от одной женщины у него за спиной, и он повернулся и перешел дорогу.

* * *

Шел он против дождя, от него поля шляпы прикрывали, и не понимал, что ему делать. Дорога на юг, и к ней направлялся Макен. Какого хера, произнес он. Он шарахнулся от людей, толкавшихся вокруг, свернул в боковую улочку и остановился прокашляться. Кашель вкопался в него глубоко, опустошил его, вывернув наизнанку, и в уме у себя он увидел лицо Макена, одноглазое потрясенье его, а когда кашлять прекратил, все нутро у него болело.

Дождик смягчился, а затем и вовсе перестал, и шел он дальше бесцельно, не уверенный в том, куда это он. Прошел мимо мальчишки, опиравшегося о стену, углядел черты юнца с минувшей ночи и ускорил шаг, а потом осознал, что это не тот юнец. Мальчишка жевал, откусывая от толстого клина намазанного маслом хлеба, а в другой руке держал луковицу и от нее тоже откусывал, как будто была она яблоком. Койл сунул руку себе в куртку и понадежней зажал в кулак наличку, а из кармана вытряс овес, разбросав его по улице.

Шел он дальше, выглядывая какое-нибудь местечко, где можно скромненько поесть. Увидел какую-то лавку и остановился снаружи, заглянул в окно. Буханки хлеба с бурой коркой. И тут ощутил, как обхватывают его рукой, берут шею в замок, словно б намереньем было повалить его наземь, и в тревоге вывернулся. Дикоглазо поднял взгляд. Уперев руки в ширококостные свои бока, перед ним, улыбаясь, стоял Резчик, а потом станцевал для него быстрый танец. А я все думал, куда это ты подевался, сказал он. Идешь?

Койл пожал плечами. Хаханьки-ха.

Он пошел следом, оглядываясь через плечо. Резчик болтал себе, рассказывая, что пошел вот за едой и выпить, ну и башка у него на плечах непутевая. Койл дошел с ним до «Коровьего болота» и в кабак, и нервно пометался вокруг взглядом. Внутри разливались тени и было полупусто. Нечего тут бояться. Они сели перед плясавшим огнем. Две плошки супа с требухой, такого густого, что на нем можно было стоять, да две чашки пива, и Резчик болтал за них обоих. Сам себе хихикал, вываливал свои байки, россказни, накопившиеся с предыдущей ночи, что обрели пречудесные очертания, пока он излагал их, широко разводя руками, тем самым как бы наглядно показывая все их царство, а когда заканчивал рассказывать, хлопал себя по животу и от всей души хохотал. Койл себе потягивал из чашки и видел, что она грязная, и пытался изо всех сил слушать, но оказалось, что говорить в ответ ему трудно, а потом еще имелся факт, что все его тело слабло.

* * *

Миновал час-другой, и что-то тут не так. Горло ему стиснуло, в груди сип. Пиво перед ним нежеланно, сверху на него наваливалась, распухая, толпа, тьма в таверне стягивалась вокруг него, и он чувствовал, что ему нужно сбежать. Он встал из-за стола и обернулся. Метнул взгляд свой на дальний конец таверны и там встретился глазами с Фоллером, и взгляды их сомкнулись, проложили мост, связавший двух этих людей над головами всех остальных. И вот уж тот пропихивался сквозь толчею, на добрую голову выше почти всех прочих, руки его на плечах тех, кто мешал ему пройти, а он от них отмахивался всем своим весом, вылепив из тела своего сплошной напор. Койл повернулся и ринулся к задней двери, повозился со щеколдой, рука его тряслась, а дверь, она ему не открывалась, такая тугая, и он откинулся назад и пнул ее, и очутился лицом к узкому дворику, где мрачно смыкалась погода, с неба, все дававшего и дававшего, падал дождь, с неба, что никогда ни разу не было тем же самым с того дня, как родился он на свет, и все те дни, когда еще не рождался, однако небо это оставалось в точности таким же. И стук дождя, когда падал он наземь, заполнял мгновение это чем-то вроде покоя.

* * *

Город смыкался в сумятице дождя. Суета на улицах притихла, ибо люди искали себе отдохновенья, сбивались в дверные проемы и под свесами, где костерили погоду или прятались под каплющей холстиной рыночников. Они тоже с подозреньем оглядывали удиравшую фигуру Койла, прикидывали, что он там способен натворить, а едва скрывался он, как их привлекал вид еще одного, громады человечьей в погоне, тот едва ли вообще бежал, казалось, просто шел.

Койл свернул в мясные ряды и втолкнулся в толпу, у ног его взбухли вены потрохов и крови. Человек с ножом стоял, точа его о камень, щеки у него пылали, словно свежие красные отбивные, и взглянул он на Койла, поглядел, как всасывает он в себя мелкое дыханье, пока стоит у его прилавка, а потом вновь оборотился к камню своему. Койл торопился дальше, вился в жидкой толпе, мимо мясницких зазывов и омраморенных саркофагов висевших туш мяса, и направлялся он к Епископской