Небо красно поутру - Пол Линч

слышал сторожкий топоток ног прочь от его перемещенья. Перебрался за канаву, что оцарапала ему ноги, и отбился от жгучей крапивы, и вслепую двинулся по изгибистой дороге. Против неба увидел он темную глыбу дома, едва зримого, и подошел по бугру к нему, и обогнул его, прислушиваясь к собакам. Там все было безмолвно и не видно никаких надворных построек, поэтому он двинул дальше, не желая беспокоить.

Земля вокруг него выположилась. Вдали справа от себя увидел он крошку света, медленно жиревшую во тьме, и прикинул, что это кто-то с фонарем. Постоял и подождал, покуда не пересек тот ему дорогу далеко впереди. Свет смуть супротив темной шири, и он посидел, наблюдая, пока свет не скрылся, а носителя его целиком не поглотило небытие, он же пустился в путь снова.

Отыскал он проселок, подымавшийся к дому, и пошел по обочине его, и обогнул дом сзади, где наткнулся на запах кур в курятнике. Их грубое гнездо обнаружил он под низкой деревянной крышей и стал нашаривать дверцу. Когда же полностью вполз туда, птицы неистово переполошились, но угомонились так же скоро, и он улегся в солому средь помета, и мух, и сброшенных перьев, и стало ему тепло.

* * *

Еще не утро, а он уж проснулся. День, не призванный петушком, и в серебристо-пурпурном свете он взялся нашаривать яйца, извлекал из них нутро, шелковистое и сырое, а потом наложил в карманы сколько уж яиц там осталось, и вышел наружу, и встретился со скособоченным взглядом псины. Животное поглядело на него с приязнью, и он почесал ему поседевшие уши и спросил, далеко ли он тут от Бункраны, и псина посмотрела на него, а затем ответила его ладони влажным щетинистым лизком. Он вновь начал путешествие свое, и псина сколько-то шла за ним, слушая, как он с нею разговаривает. Интересно, что б ты сделала на моем месте. Спорим, осталась бы там околачиваться, глотала бы пилюлю до конца. Ты-то существо поблагородней будешь.

Псина покрутила в воздухе хвостом и принялась вынюхивать обочину дороги, нашла след и двинулась по нему.

Надо было мне псиной родиться.

Держался он в стороне от дороги, не могу ж я так рисковать, и срезал путь через поля, а короткого ливня избежал под деревом. Никаких взглядов не встречал, и ничьи взгляды на него не падали, что уж там ему было видно, и шел он, пока местность перед ним уныло не поникла и не наткнулся он на мох. Струпья черноты средь бурого плетенья вереска, а он тащился дальше, одеяло у него в руке свернуто, и прошел он под призором крутого мышастого холма, и вновь полил дождь. Он натянул потуже шляпу, запахнул на себе непромокайку и двинулся по желобу проселка, огибавшего холм, выветренная колея виляла и засыпана была галькою овечьего помета. Дождь прекратился, и местность зарделась под вуальной мешкотностью дымки. Он видел, как с топью сражаются камни, и вдалеке на склоне высмотрел овец, и выглядывал он повсюду хоть какой-нибудь дом, и к полудню нашел один уединенный. Прошел по тропке к нему, смутный туман с копотью из трубы да повозка набекрень снаружи, и подступил к двери и постучал. Ответа не случилось, и он постучал еще, и откинул щеколду, и вошел. Стены пропитались торфяным дымом. Внутри никого, и под призором золы нашел он дремлющий огонь. Он на него накинулся, и разворошил к жизни, и огляделся в поисках растопки. Огонь вцепился в фашины, и он навесил руки над жаром на сколько-то, и просто стоял.

Во второй комнате располагалась кровать, а на комоде увидел он нож и провел пальцем по тупому заржавленному лезвию, да и сунул его в карман. Спички-«люциферки»[4] тоже, а еще посербал он старого рагу, оставленного в котелке подле огня, предварительно его разогрев, после чего сел в кресло и закрыл глаза.

Песий гав. Он проснулся и выпрямился. Прислушался еще, а потом встал, лай донесся уже откуда-то изблизи, и огляделся. Взял одеяло свое, и подошел к двери, и на щелочку приоткрыл ее. Пока вокруг никого, и он открыл дверь пошире, и выскользнул наружу, и закрыл ее за собой. Взглянул еще раз и увидел передовой отряд, черная собака топотала вверх по тропе с холма.

* * *

Овец разметало от его махавших рук, когда он за ними кинулся. Гонял сперва одну, потом другую, что ловко увернулась за валун, а потом он нацелился на ту, что была неповоротливей, и пустился за нею, ноги его чавкали в черной жиже, а животина металась туда и сюда. Вот он ее нагнал, и ухватился за нее, и оборол ее за шею, и повалил наземь. Она лежала, отдуваясь и не мигая, а он вынул из кармана нож и поднес его к горлу животины, начал с нею разговаривать шепотом, вот так вот, девочка, не так уж и плохо, а плоть ее сопротивлялась тупым натискам ножа, а потом вдруг поддалась, и животина взбрыкнула и успокоилась. Он так и остался ей шептать, как будто возлюбленной, а кровь пропитывала собою осоку и стекала во влажную почву, овечьи глаза стекленели, пока наконец не перестали видеть, и он не дал ей обмякнуть.

Он взялся за нож и принялся срезать руно, вспорол его вокруг копыт и прокатил костяшками пальцев между шерстью и мясом, покуда руно не свернулось навыворот трубою до самой шеи. Взял передние ноги и поломал их, а потом их отрезал, и свернул голову, и резал ее, покуда связки не натянулись, как будто б держались она за какой-то извод жизни, что некогда в ней была, и вот уж отделилась она, и руно он положил наземь и вырезал из него голову. Туша лежала фиолетово, и в ней все еще теплился жар, и он рубанул ей по середке, и вырезал филейную часть, и положил ее на траву. Склонился к останкам, подтащил, и подобрал их, и швырнул в топь за кустик вереска, и нагнулся, и вытер о вереск руки.

Хмурое небо спускалось встречь земле, а он зашагал с руном вокруг шеи и с мясом в руке, и отыскал начатки пещеры, скалу, не тронутую размывом дождей, да выступающий карниз козырьком над этим местом. Он разжег огонь, растрясший желтизну до синего света, и приладил возле него несколько палок. Приготовил мясо и поел обугленной плоти, и прикончил последнее яйцо, и взял руно, и влез в свалявшееся нутро трубы, налег на плечо косого