Кунашир. Дневник научного сотрудника заповедника - Александр П. Берзан

Мы сидим и созерцаем «ширь морскую». Отдыхаем.

– Смотри-ка! – хмыкает Михаил, – Зимородки Песчаное обжили! Без сомнений, этот вид расширяет свой ареал. Да, быстро как! Нечаев, к шестьдесят третьему году, вообще не указывает на Кунашире встреч этого зимородка. А теперь, через двадцать пять лет, он уже весь остров занял!

– А где его устоявшийся ареал? – интересуюсь я.

– Южнее: Китай, Япония, Корея… Кунашир для большого пегого зимородка – новые территории.

Всё! Труба зовёт. Мы поднимаемся с коряжины и лезем от берега озера, на заросшие лесом склоны подступающих к озеру сопок. Начинаем резать поперёк распадки, спускающиеся к озеру. Здесь – сплошной хвойный лес, с валёжником и густым подлеском из разных кустарников. Это гортензия, жимолости, мензисия, смородины…

Где-то здесь – и то злополучное место, где меня, два года назад, бил медведь. Я, втайне, пытаюсь отыскать это место. И несколько отрываюсь от Дыхана, поднимаясь всё выше по пологому лесистому склону. Я пристально всматриваюсь в частокол серых стволов окружающего пихтарника.

– Вот! Кажется, здесь!

Сердце срывается в бешеную пляску, от одного только осознания, что ЭТО БЫЛО ЗДЕСЬ.

– А, вроде бы и не здесь… – уже сомневаюсь я, – Не очень похоже…

Поглощённый поисками, я торопливо переваливаю гребешок одного распадка, второго… Михаил движется параллельно мне. Иногда, я слышу его шаги, далеко-далеко внизу по склону.

Затормозив на гребне очередного распадка, я прислушиваюсь.

– Шиш-шиш, Шиш-шиш…

Впереди меня, в распадке, отчётливо слышен шелест травы, под чьими-то ногами.

– Дыхан! Уже обогнал меня! – поражаюсь я, – Как так?!

Но! Далеко внизу, по распадку, что сзади меня – тоже, кто-то идёт! Моё настороженное ухо ловит едва различимые шорохи и с той стороны.

– Шиш-… Шиш-…

Я застываю, в растерянности…

Наконец, мне в голову приходит умная мысль: «Во всяком случае, один из них – точно, Дыхан! Вот, только – который? Внизу или впереди?!».

– Миш-ка! – горланю я, между распадками, не зная, к которому из них обратиться.

– Ого-го-го! – доносится снизу, его далёкий голос.

– О! – вычисляю я, – Сзади!

Однако, шелест травы из распадка передо мной, вовсе не прекращается!

– Шиш-шиш, Шиш-шиш…

И я торопливо сбегаю, по папоротниковому пихтарнику гребня, вниз, в сторону Дыхана…

Дальше, мы шагаем вдоль берега Песчаного…

На выходе на тихоокеанское побережье, мы проходим мимо озерца Глухое. В лесной прослойке, отграничивающей это озерцо от морского побережья, мы выходим к толстенному дереву!

– Это – вяз лопастный! – говорю я, с почтением, – Второе, его, название – вяз горный.

Видишь? Лист, у него – с большими лопастями.

– Ну, – кивает Дыхан, – С лопастями.

Я закрепляю конец рулетки в трещину коры вяза и обхожу вокруг его ствола: «Так… окружность четыре метра пятьдесят сантиметров! Диаметр… сто сорок три сантиметра! Это, вообще, самое толстое дерево в моей диаграмме!».

– Выходит, – уточняет Михаил, – Это самое толстое дерево на Кунашире?

– Да! – заверяю я его, – Выходит, что так!

– Настоящий баобаб! – совсем как я, Дыхан, почтительно похлопывает по стволу дерева своей широкой ладонью.

Ночуем мы – уже на кордоне, что стоит на высоченном мысу Четверикова, на тихоокеанской стороне острова. Наша работа на юге Кунашира закончилась.

В последний день июня, мы с Дыханом, своей неизменной парой, отбываем из посёлка на север Кунашира. Бортовой грузовик заповедника доставляет нас на Филатовский кордон. Но у нас – путь дальше, нам ещё шагать и шагать. Перед моими глазами – вездеходная дорога через Медвежий перевал…

– Да, Саня! – интересуется у меня Дыхан, как только мы начинаем шагать по колеям вездеходной дороги от Филатовского кордона, – Всё не успеваю спросить – как там, твоё рандеву с директором?

– Хм! – весело хмыкаю я, – Не было никакого рандеву!

– А приказ на полевые?

– Ну… Почти не было, – уточняю я, – Три минуты! Зашёл я, это, в директорский кабинет.

– И конечно: «Дневник на бочку»?

– Конечно! Директор открывает первую страницу моего июньского дневника, а там – ни одного слова по-русски! Он молча просмотрел её, перелистывает на следующую – там тоже одна латынь. Следующую…

– Ну?

– Закрыл дневник, молча подписал приказ на мои полевые и говорит: «Свободен!».

– Ха-ха-ха! – хрипло смеётся Дыхан, – Ну вот! А ты, упёртый, на смерть бился!

– Нуууу! – довольно тяну я.

Здравствуй, Саратовская! На кордоне никого нет.

Саратовский кордон. Уже на следующий день, я отправляюсь заложить пробную площадь в ельнике из редкой ели Глена. Сегодня, мы с Михаилом работаем отдельно.

– Сань! Не суйся, только, куда не надо! – напутствует меня Дыхан утром, натягивая свою камуфляжную куртку на свои сухие, жилистые плечи.

– Да, нет, Миш! – успокаиваю я его, – Я, только – на ту сторону Саратовки перейду! В устье! Покручусь, буквально, в первых ста метрах!

Сам, Дыхан – уходит далеко, в самые верховья Саратовской. Его маршрут несравненно труднее. Но, мне нужно обработать площадь, характеризующую ельник из ели Глена. А, для этого – не нужно уходить за тридевять земель.

Ель Глена! Это очень редкая ель. У нас, в стране, она изредка встречается на самом юге Сахалина. Зато, на Кунашире – ель Глена распространена очень широко. В бассейне речки Саратовской чистыми, сырыми ельниками из этой ели покрыты приличные, равнинные площади.

От Саратовского кордона, я шагаю по колеям вездеходной, зарастающей дороги, к устью речки. Перейдя в устье речку по перекату, я тут же углубляюсь в лес.

– Эгей! Это я иду! – кричу я.

Если, я один в лесу – я всегда, громким криком, оповещаю округу о своём присутствии. Чем гуще подлесок и хуже видимость – тем чаще я кричу своё, очередное: «Эгей! Это я, здесь!»…

Ельник из ели Глена, начинается сразу. Двигаясь по нему зигзагами вправо-влево, я подыскиваю подходящий под пробную площадь участок леса. Надо, чтобы на всех метрах этой площади – лес был одинаков…

Ну, вот! Подходящее место! Эта площадь будет характеризовать ельник из ели Глена, с подлеском из мензисии пятитычинковой. Этот высокий, в рост человека, кустарник является ближайшим родственником черники. И, в общем-то, мой «ельник мензисиевый» будет аналогом европейского «ельника-черничника». Но, в том-то и дело, что только аналогом! Подобного сочетания видов – нигде в стране нет! Вот она, моя ботаническая изюминка!

Очень довольный экзотичностью своего будущего материала, я принимаюсь за работу. Площадь стандартная – это квадрат, пятьдесят метров на пятьдесят. Первым делом, нужно обозначить затёсками границы будущей площади. От ствола к стволу, я тешу своим тесаком, небольшие затёски на стволах елей.

– Эгей! Это, я здесь!

Раз за разом, мой предупредительный крик разносится по лесу…

Я прохожу ту границу четырёхугольника площади, что лежит вдоль речной долины и разворачиваюсь к речке спиной.

– Тюк! Тюк! – тешу я затёски.

Вдруг! Слева и впереди меня, раздаётся какой-то короткий звук! То ли короткое, овечье «Бее!», то ли телячье «Мее!». Продираясь по кустам мензисии, из-за шелеста еловых ветвей