В переулках Арбата - Александр Анатольевич Васькин

Жданова, Александра Щербакова и прочих. Пропаганда ненависти и страха дала свои ядовитые всходы: советские граждане стали побаиваться врачей даже в обычных районных поликлиниках, и потому опять вырос спрос на акушерок, принимавших роды на дому.

И все же многие грауэрмановцы пытались сохранять верность своему родильному дому, отправляя сюда же и своих жен, и дочерей, и невесток. Это считалось что-то вроде залога успешных родов, потому что одни и те же врачи обычно работали в советских медучреждениях десятилетиями. «В роддом имени Грауэрмана, – вспоминает Степан Михалков, – маму вез свекор, Сергей Михалков. Он жутко перепугался, что не успеет сдать невестку врачам, и всю дорогу повторял, вцепившись в руль: „Настя, держись! Ты только в машине у меня не роди!“ Думаю, тот день дедушка запомнил надолго. По роддому водили студентов-практикантов из Нигерии, и мама, по ее словам, страшно боялась, что, если меня будет разглядывать большое количество черных людей, я тоже почернею. Забирал же ее из больницы, как и положено, папа с голубым шелковым конвертом и большим букетом. И тут же отвез нас на Николину Гору, где меня ждал родившийся на восемь месяцев раньше двоюродный брат Егор, сын Андрона. Мы с ним, как выяснилось, „познакомились“ еще до рождения: наши беременные мамы – Наташа Аринбасарова и Настя Вертинская – жили вместе на даче. Бабушка, Наталья Петровна Кончаловская, которую в семье звали просто Таточкой, фантастически готовила и учила невесток кулинарии. В семье особенно ценились эклеры с заварным кремом. Мы с Егором охотились за кастрюлей с остатками крема и дрались за право первым ее облизать». Степан Михалков родился в 1966 году.

Один из докторов, который внушал будущим родителям уверенность в успешности родов, был Борис Рубинштейн, племянник которого, поэт и арбатский житель Лев Рубинштейн, вспоминает: «В те годы, сразу после войны и в начале 1950-х, мой дядя, знаменитый и прославленный гинеколог Борис Львович Рубинштейн, работал в роддоме Грауэрмана главврачом. А жил он рядом с нами, в этом доме, одном из самых старых московских кооперативов, сколько я себя помню и до самой его смерти. Я знаю, что дядя был страшно знаменитым, а я у него часто бывал и страшно его любил. По своей профессии он окучивал всех родственников, а родственников у него было много. Еще он славился тем, что умел с 80-процентной вероятностью определить пол ребенка, прикладывая ухо к животу, ведь УЗИ и всех этих дел тогда еще не было. И когда мы с ним здесь гуляли и ходили на бульвар, тетки с колясками его узнавали и говорили: „Борис Львович, это ваш!“ По-моему, роддому принадлежали эти два здания, соединенные друг с другом, – это очень знаменитый и старый роддом. В нем родился не только я, но и очень много моих знакомых и разных знаменитостей. Наверное, когда-нибудь это здание основательно закроют досками. Родились мы все здесь по прописке – тогда весь центр жил в коммуналках, и поэтому более-менее все были соседями. Конечно, окраины в Москве тоже были, но подавляющее число москвичей жило здесь – если не у Патриарших, то у Чистых прудов. Роддом, надо сказать, здесь был долго, чуть ли не до конца 1980-х годов. Я помню, что, когда шел в одной из первых больших демократических демонстраций по Новому Арбату, году в 1989-м, из окон этих домов высовывались любопытные женщины, которые либо уже родили, либо готовились к родам, и кто-то из огромной толпы демонстрантов кричал: „Бабоньки, не рожайте коммунистов!“»

Критик Сергей Чупринин очень точно выразился: «Старея, все отчетливее ощущаю свое отличие от тех, кто родился у Грауэрмана, а читать учился по Пастернаку». Когда сегодня кто-то начинает рассказывать свою биографию – не важно, будь это артист, писатель или даже человек, от творчества далекий, – если жизнь его началась в этом роддоме, непременно можно услышать: «Я появился на свет у Грауэрмана!» Это как пароль, особенно для уроженцев Арбата, не зря же есть такой неологизм – «арбатство». Оно в крови, так же как память о месте своего рождения. Так думал и Булат Окуджава, которого можно назвать летописцем Арбата.

Вполне закономерно, учитывая сонм громких фамилий и имен, что появилось, в конце концов, такое словосочетание, как «дети Грауэрмана». Это тем более остроумно, если знать, что сам Грауэрман в глаза не видел младенцев, появившихся на свет в этом роддоме, потому что ушел из жизни более ста лет назад. Однако в историю отечественной медицины имя Григория Львовича Грауэрмана (1861–1921) вписано прочно как видного ученого, акушера-гинеколога, общественного деятеля и организатора родовспоможения в России.

Самый известный врач-акушер столицы окончил два университета: в Петербурге (естественный факультет в 1885 году) и Москве (медицинский факультет в 1889 году). Получив высшее медицинское образование, Григорий Львович поступил на работу ординатором гинекологического и хирургического отделений Московской Старо-Екатерининской больницы у Крестовской заставы (ныне в ее здании размещается Московский областной научно-исследовательский клинический институт имени М.Ф. Владимирского). Эта старейшая московская больница открылась в 1776 году по указу императрицы Екатерины Великой. Сначала она была просто Екатерининской, а Старой ее стали называть с 1835 года после того, как на Страстном бульваре у Петровских ворот появилась Ново-Екатерининская больница.

В 1890 году в Старо-Екатерининской больнице открылся родильный приют на 7 коек, где трудился и Грауэрман. Именно здесь в 1896 году акушерами больницы впервые в Москве одной из рожениц было сделано кесарево сечение: родильный приют был передовым. Однако в общем и целом дело с родовспоможением еще не было поставлено в Москве на должном уровне, хотя и это выглядело большим шагом вперед. Еще в середине 1860-х годов смертность достигала 33 человека на 1000 жителей – цифра убийственная для большого города. Особенно высокими были показатели детской смертности, что во многом было вызвано дефицитом больничных коек и родильных домов в Москве (в 1861 году более 95 % родов в Москве происходили на дому). Этот дефицит, в свою очередь, осложнялся неуклонным ростом работоспособного населения, требуя совершенно иного подхода к организации городского здравоохранения.

Энтузиаст родильного дела Григорий Грауэрман не только занимался своей непосредственной работой, но и развивал научную деятельность. В частности, в 1900 году он выступил на собрании университетского акушерско-гинекологического общества с докладом «К вопросу об организации акушерской помощи в Москве». Позже, в 1903 году, он обнародовал свои соображения на тему «К статистике послеродовых заболеваний и смертности при них в Москве с 1897 по 1903 г. в связи с вопросом об учреждении специального отделения для заболевших послеродовыми формами». Речь шла об изъянах системы родовспоможения в Москве, которую даже