В переулках Арбата - Александр Анатольевич Васькин

Спасопесковский пер., 4а. Фото 2024 г.

Как-то в Спасопесковский заехала Лидия Чуковская, Брики – рассказывала она Ахматовой – ей не понравились: «Общаться с ними было мне трудно: весь стиль дома – не по душе. Мне показалось к тому же, что Лили Юрьевна безо всякого интереса относится к стихам Маяковского. Не понравились мне и рябчики на столе, и анекдоты за столом…» Осип вызвал наибольшее раздражение: «Оттопыренная нижняя губа, торчащие уши и главное – тон не то литературного мэтра, не то пижона». Лишь Примаков произвел хорошее впечатление – молчаливый и «какой-то чужой им». Буржуйские рябчики с ананасами – это не бутерброды и пирожки, Примаков, да и сама Лиля снабжались из спецраспределителя, куда вход Чуковской и Ахматовой был заказан. А ведь еще недавно другой близкий Лиле человек прямо подчеркивал социальную принадлежность этих самых рябчиков.

Чуковская посетовала: «Очень плохо представляю себе там, среди них, Маяковского». Здесь Ахматова сказала очень интересную фразу: «Литература была отменена, оставлен был один салон Бриков, где писатели встречались с чекистами… И вы, и не вы одни, неправильно делаете, что в своих представлениях отрываете Маяковского от Бриков. Это был его дом, его любовь, его дружба, ему там все нравилось. Это был уровень его образования, чувства товарищества и интересов во всем. Он ведь никогда от них не уходил, не порывал с ними, он до конца любил их». Иными словами, для Анны Андреевны и Маяковский, и Брики, и чекисты – все было едино. Вот почему в биографической литературе бытует мнение, что с чекистами Лилю познакомил Маяковский, а Агранова он представлял богеме в Гендриковом переулке как «друга советской творческой интеллигенции».

Еще один богемный маскарад состоялся на Новый, 1936 год. Среди его участников – руководящий состав Красной армии. Любитель игры на скрипке обрядился бродячим музыкантом со скрипкой же в руках, королем трефовой масти оделся Якир, а главная героиня натянула на себя ночную рубаху цвета морской волны, «с пришитыми к ней целлулоидными красными рыбками, рыжие волосы были распущены и перевиты жемчугами». Лиля захотела поиграть в русалку. Все веселились, пили шампанское, ели апельсины, фотографировались, желали друг другу самого наилучшего в наступающем году, а хозяйке дома – большой любви и счастья. Не сбылось: Примакова арестовали в августе 1936-го и пытали, выбив показания на остальных участников маскарада. Всех приговорили к расстрелу. На салонных маскарадах Лиля словно отпевала своих мужчин. Почти всегда это был пир во время чумы, будь то маскарад перед Февральской революцией или пирушка в разгар массовых репрессий.

В этих репрессиях поучаствовали Лилины друзья с Гендрикова, которых она не забывала и на Арбате. Часто виделись с Аграновым и его женой. Примечательно, что, попав на Лубянку, Примаков и там с Аграновым увиделся, Агранов выступал в качестве следователя, а Примаков – подследственного. Затем Агранов тоже превратился в обвиняемого и дал показания на многих своих коллег, в том числе и побывавших у Лили в Спасопесковском.

Лилю Брик после ареста и расстрела Примакова не посадили, что также удивительно: жены, дети раскрытого в недрах РККА заговора отправлялись вслед за своими мужьями и отцами. А вот с Лили – как с гуся вода, хотя материалов на нее следователи насобирали в избытке, ее тесное общение с иностранцами и врагами народа, коих среди ее окружения было хоть пруд пруди, открывало ей прямую дорогу на лесоповал, а то и похуже, но Сталин будто бы самолично вычеркнул ее из расстрельного списка. Легенда красивая. В 1938 году вскоре после расстрела Примакова у Лили новый супруг – литературовед Василий Катанян, теперь он стал третьим членом в этой семье.

В 1940 году в Спасопесковский вновь пришли поэты: молодые Борис Слуцкий, Николай Глазков, Михаил Кульчицкий, Павел Коган. Слуцкий рассказывал о собраниях литературного кружка в Спасопесковском: «Как-то так получилось, что вести кружок вызвался Осип Максимович Брик. Кроме меня из его кружковцев профессиональным литератором стал еще Владимир Дудинцев. Зимой сорокового, вероятней всего в январе, я хорошо это помню, потому что зима была ужасно суровой, Брик как-то позвал меня к себе. И с того времени я стал там бывать регулярно, и литературный кружок в более узком составе переместился с улицы Герцена (Слуцкий учился на юрфаке МГУ.– Авт.) в Спасопесковский переулок, в квартиру Бриков. Надо было только раз увидеть Лилю Юрьевну, чтобы туда тянуло уже, как магнитом. У нее поразительная способность превращать любой факт в литературу, а любую вещь в искусство. И еще одна поразительная способность: заставить тебя поверить в свои силы. Если она почувствовала, что в тебе есть хоть крохотная, еще никому не заметная, искра Божья, то сразу возьмется ее раздувать и тебя убедит в том, что ты еще даровитей, чем на самом деле. Лиля сказала мне: „Боря, вы поэт. Теперь дело за небольшим: вы должны работать, как вол. Писать и писать. И забыть про все остальное“. И я ей поверил. Только ей – и Осипу Максимовичу, который уверил меня в том же. Кто бы и что бы потом мне ни говорил, я всегда помнил только Лилины слова: „Боря, вы поэт“. Эти слова не столько вызывали гордость, сколько накладывали обязанность. Самый большой стыд – это если нечем было отчитаться перед Лилей при очередном ее посещении». Визиты молодых поэтов и коллективные чтения в Спасопесковском продлились недолго: вскоре началась война, затем эвакуация, Кульчицкий и Коган погибли на фронте.

С началом войны квартира опустела. Осип Брик и Василий Катанян устроились работать в «Окнах ТАСС». Во время вражеских налетов вместе с соседями тушили немецкие фугасы-зажигалки. Затем, опять же втроем, выехали в эвакуацию в Пермь. Вернулись обратно в 1943-м, увидев последствия бомбежки Арбата: выбитые окна в квартире, общее разорение. Василий Катанян рассказывает: «Жили бытом военной Москвы: отоваривание карточек, обмен вещей на продукты, железная буржуйка, возле которой поставили письменный стол и работали все трое – это было единственное теплое место в комнате. Иногда сидели в пальто. ЛЮ воспринимала все без особых жалоб. „Как в 18-м году“, – говорила она. Небольшое подспорье давал огород, землю под который выделил литераторам Союз писателей где-то возле Сельхозвыставки. Я ездил помогать отцу и Брику управляться с картошкой, а ЛЮ посадила грядку петрушки, она считала ее очень полезной. Она ездила с нами, поливала свою петрушку и варила на костре картошку, которую мы ели часто только с солью – больше ничего не было. В войну членам Литфонда давали американские подарки, и, чтобы их получить, нужно было написать заявление.