В переулках Арбата - Александр Анатольевич Васькин

со слов Вашего, весьма Вами и мною ценимого сотрудника, тов. О.М. Брика. Сам я Н.Н. знаю давно. На советскую службу он поступил сейчас же после революции и все время чрезвычайно лояльно и плодотворно работал с нами, навлекая ненависть на себя буржуазных художественных кругов…» Иосиф Уншлихт, большой человек, заместитель Дзержинского, борец с контрреволюционной творческой и научной интеллигенцией, Осипа Брика ценил.

Вот один из документов, подписанный Уншлихтом: «Препроводительная записка И.В. Сталину с приложением протокола заседания Комиссии Политбюро ЦК РКП(б) и списков деятелей интеллигенции, подлежащих высылке» от 2 августа 1922 года. «Слушали: Списки антисоветской интеллигенции». После списка с фамилиями: «Выслать за границу как лиц, не примирившихся с советским режимом в продолжение почти 5-летнего существования Советской власти и продолжающих контрреволюционную деятельность в момент внешних затруднений для Советской Республики. Произвести арест всех намеченных лиц, предъявить им в 3-дневный срок обвинение и предложить выехать за границу за свой счет. В случае отказа от выезда за свой счет выслать за границу за счет ГПУ. Согласившихся выехать освободить из-под стражи… Председатель Уншлихт. Секретарь Агранов». Агранов – тот самый чекист, чья звезда будет вскоре блистать в возродившемся салоне Лили.

О новой службе Осипа высказывались различные мнения и за рубежом. В марте 1922 года газета «Голос России» в Берлине сообщала: «Брик попал в Чека из-за нежелания ехать на фронт; записавшись в коммунисты, он должен был выбрать фронт или Чека – он предпочел последнюю». Эта точка зрения имеет право на существование. Если Осип дезертировал с фронта в Первую мировую, то о Гражданской и говорить не приходится. Новая работа вполне могла быть следствием его «пацифистских» настроений. Работы было много, Осип приходил домой чуть ли не за полночь, приносил что-нибудь вкусное (про усиленный паек тоже забывать не будем!), а дома в Полуэктовом Лиля предупреждала гостей: «Подождите, будем ужинать, как только Ося придет из Чека».

Не все люди верили в святость чекистов, и кто-то сочинил такую эпиграмму:

Вы думаете, здесь живет Брик, исследователь языка?

Здесь живет шпик и следователь Чека.

Стихи эти приписывают Сергею Есенину, хотя на него это не очень похоже. Кто-то, вероятно, стал обходить дом Бриков стороной, а иные, наоборот, решили познакомиться поближе, надеясь на решение собственных бытовых и творческих проблем. Генерал-майор КГБ в отставке Александр Михайлов, до 1989 года являвшийся сотрудником пятой службы Московского управления КГБ СССР, занимавшийся вербовкой творческой интеллигенции, подметил интересную особенность этого контингента: «Спецслужбы привлекали для тайного сотрудничества и артистов, и режиссеров, и писателей. Не каждый соглашался. Но бывало и так: только артисту делаешь предложение о сотрудничестве, он сразу думает, что с этого поиметь. И в обмен выдвигает просьбы – телефон домой поставить, с квартирой помочь и чтобы главную роль ему дали…» Так и с Осипом: согласился работать – и сразу в 1921 году новую жилплощадь получил, в Водопьяном переулке, что напротив почтамта на Мясницкой. И на работу ходить недалеко.

Большевистские вожди уделяли огромное внимание улучшению собственного быта, превратив бывшие доходные дома в так называемые дома Советов. В Москве их было десятка два, и все под номерами. Взять хотя бы дом в Романовом переулке (тогда Шереметевский, а позже улица Грановского). Огромные квартиры по пять – семь комнат. В каждой такой квартире поселился тот или иной нарком. Рассчитывать на такую квартиру Брикам было бы наглостью, их наделили двумя комнатами в коммуналке по адресу: Водопьяный переулок, дом 3, квартира 43.

Как по заказу исчез хозяин квартиры, Николай Абрамович Гринберг: его отправили туда, откуда за полночь возвращался новый жилец, на работу к Осипу. Там, в ЧК, Гринберг и погиб (это была весьма удобная форма решения жилищного вопроса хотя бы для сотрудников ЧК: не уехавших хозяев или расстреливали, или забирали, или высылали). Его сыну Роману Николаевичу Гринбергу удалось выехать за границу и осесть в Нью-Йорке, где уже в 1960-е годы издавал он литературный альманах «Воздушные пути», в котором впервые увидели свет стихи Мандельштама, Ахматовой и других русских поэтов.

В том же 1921 году и сама Лиля присоединилась к славной чекистской когорте под № 15073 – таков был номер ее удостоверения, выданного в ГПУ, как установил исследователь-бриковед Валентин Скорятин, чьи публикации о якобы хорошо спланированном органами убийстве Маяковского в 1980-е годы наделали много шума. Кого тогда только не разоблачали… Лиля надумала выехать в Великобританию, для чего требовался загранпаспорт. Как и в случае с ее сестрой, он был выдан поразительно скоро, о чем в архиве консульского управления Наркомата иностранных дел осталось интересное свидетельство. Из «выездного дела» Лили следует, что заявление было подано 24 июля 1922 года, паспорт получен уже 31 июля, а в графе «Перечень представленных документов» указано: «Удостоверение ГПУ от 19/VII № 15073». Вполне возможно, что удостоверение выхлопотал Лиле Осип, благодаря чему факт ее службы в ЧК оказался задокументирован официально.

В коммунальной квартире в Водопьяном переулке возродилась богемная жизнь Лили Брик и ее окружения, чему не мешала ни экономическая разруха, ни галопирующая инфляция: «В Москве дороговизна. И поворот в прошлое + будущее, деленные пополам. Черный хлеб 11 тысяч, средний проигрыш зеленого стола шестизначное число, иногда девятизначное… Пока я одет и сыт. Ехал в Москву в одной рубашке: юг меня раздел до последней нитки, а москвичи одели в шубу и серую пару. Хожу с Арбата на Мясницкую как журавель. Ехал в теплом больничном поезде месяц целый. Мясницкая, Почтамт, Водопьяный переулок, д. 3, кв. 43. О.М. Брику для меня» (из письма Велимира Хлебникова родителям от 14 января 1922 года). В апреле стало еще хуже. «Около Рождества средним состоянием делового москвича считалось 30–40 миллиардов; крупные проигрыши в карты были 7 миллиардов, свадьба 4 миллиарда. Теперь все в 10 раз дороже, 2 миллиона стоит довоенный рубль, на автомобиле 5 миллионов в час» (из письма к матери от апреля 1922 года).

Приходил и Виктор Шкловский: «На Водопьяном переулке две комнаты с низкими потолками. В передней висит сорвавшийся карниз, висит он на одном гвозде два года. Темно. Длинный коридор. Вход к Брикам сразу направо. Комната небольшая, три окна, но окна маленькие, старые московские… В углу печка, она покрашена плохо, краской замазаны и отдушники. В углу же кровать и над ней надпись: „Садиться на кровать никому нельзя“».

Помимо привычных персонажей вроде Хлебникова и Шкловского у Бриков появились и новые лица, например семнадцатилетний Сергей Юткевич, будущий кинорежиссер и создатель советской ленинианы. Приходила и Рита Райт – подруга