Андрей Остальский - Иностранец ее Величества

Материально Рейнольдса вознаградили, конечно, но достаточно скромно. На родине со своими знаниями и опытом он мог бы зарабатывать больше. И не спать при этом в палатке на голой земле…

Тогда зачем ему все это понадобилось? Одно слово — эксцентрик…

Или все эти многочисленные английские мореплаватели, все с той же жесткой верхней губой, жившие странной, неудобной, полной опасностей и лишений жизнью, чтобы все дальше и дальше раздвигать границы империи. Что ими двигало? Материальный интерес? Патриотизм имперский? Или и то и другое вместе? Ближе к истине, но все равно с точки зрения нормального спокойного обывателя, не совсем понятно.

Ли Фермор, сын одного из самых уважаемых английских геологов, выкинул фортель: перед Второй мировой войной в совсем юном возрасте взял и отправился пешком по Европе через Голландию, нацистскую Германию, Балканы. Ночевал то в монастырях, то в стогах сена. Дошел до Стамбула, по дороге влюбился в княжну Балашу из русско-румынского и византийского рода Кантакузенов, прожил с ней несколько лет в ее бессарабском поместье. Во время войны оказался в британской разведке. На Крите среди бела дня похитил самого важного на острове немецкого командира в чине генерал-майора. Прятал его в пещерах, потом переправлял в Египет, однако по дороге случилось нечто странное. Война для них обоих чуть не кончилась. Генерал стал себе под нос декламировать оду обожаемого Фермором Горация, а тот подхватил… Будучи истинным джентльменом, Ли Фермор хотел генерала отпустить, но, как потомок рыцарей, не мог этого сделать.

Про эту историю написаны книги, снят имевший успех фильм, в котором Фермора играл знаменитый британский актер Дирк Богард. Много лет спустя вдруг выяснилось, что писатель прятался и в самом Ферморе. В семидесятых он начал печататься и продавал свои книги большими тиражами. Но писал он не про войну, а про свои странствия и вдруг был признан чуть ли не главным мастером жанра путевых дневников в англоязычном мире.

Ли Фермор нигде толком не учился, даже школу не закончил, хотя виртуозно владел литературным слогом, знал несколько современных и древних языков. Но, видно, был в нем какой-то странный ген, тот же, что не давал покоя высокоученому Роберту Форчуну, который лет за сто до Фермора тоже неожиданно пустился в авантюры в стиле Джеймса Бонда.

Кажется, вполне реализовавший себя и материально, и морально преуспевший, отлично устроенный в жизни человек. Всемирно признанный ученый-ботаник.

И что ему в уютном университете не сиделось? Зачем нужно было соглашаться на лишения, рисковать жизнью и здоровьем? На протяжении трех лет тайком вывозил он саженцы чая из закрытых для европейцев районов Китая, чтобы создать в Индии новую, невиданную чайную культуру. Острых ощущений захотелось? Ну, может быть и так, чужая душа — потемки, но думаю, дело тут не только в этом.

Если бы не Форчун, не знаю даже, стали ли бы англичане в итоге главными чаевниками в мире или нет.

Ведь уже много десятилетий их массовая одержимость этим напитком удивляет весь мир.

Чайные страсти-напасти

После окончания популярной телепрограммы или напряженного футбольного матча в английских городах отмечается странное явление. Сначала потребление электроэнергии ощутимо падает — миллионы людей выключили телевизоры. Ну, это понятно. Нечто более загадочное происходит несколько минут спустя, когда общий расход электричества и газа вдруг снова резко взмывает вверх.

Что случилось? Те же самые миллионы одновременно включили газовые плиты и электрочайники, кипятят воду. Минувший эмоциональный момент надо запить — заветной чашкой чая, разумеется.

В культ этого напитка в Англии трудно поверить, пока с ним сам не столкнешься. В романе «Английские правила» я, с долей художественного преувеличения, писал, что в Англии есть только две вещи, неподлежащие осмеянию или умалению, две неприкасаемые святыни — Ее Величество Королева и чашка чая. Причем это великое словосочетание, «чашка чая», сокращается в разговорном языке до короткого забавного «каппа», и непременно должно сопровождаться эпитетом «nice» — то есть милая, чудесная, приятная.

Английская страсть к чаю удивляет не только жителей континента, но и заокеанских кузенов. Известный американский очеркист и путешественник Билл Брайсон изумленно отмечает в своих «Заметках с маленького острова», что ни в одной другой стране мира он не видел такого: чтобы появление некоторого количества горячей воды, окрашенной сушеными листьями некоего тропического растения, вызывало бы такой неподдельный восторг, такое предвкушение и радостный блеск глаз. Брайсон наблюдал, как отставной полковник в пансионе потирает руки при виде «прекрасной чашки», у других щеки покрывает румянец, словно перед любовным свиданием. Хозяйка пансиона осознает свою власть над постояльцами и торжественную важность момента. Вот оно, главное событие дня для исстрадавшихся душ!

Такое возможно только в Англии, причем представители самых разных социальных слоев находят в чае свое отдохновение.

Я и сам не раз наблюдал подобные ритуалы.

Британцы — мировые лидеры по потреблению чая, и он действительно играет здесь особую социальную роль. Но появился этот напиток на островах относительно недавно, в XVII веке, когда король Карл II женился на португальской принцессе Екатерине Брагансской, и та принесла с собой обычай регулярного чаепития, как раз вошедший в моду у нее на родине. Король был любвеобилен, бесконечно менял фавориток (признав в итоге своими четырнадцать незаконнорожденных детей), а бездетной королеве оставалось лишь утешаться обильными чайными церемониями. И вот парадокс: в современной Португалии чай пьют не часто, население явно предпочитает ему кофе. Получается, что португальцы заразили страстью к чаю англичан, а сами давно уже вылечились. Почему же именно в Англии этот напиток настолько пришелся ко двору, стал национальным?

Представьте себе жизнь многих поколений британцев в краю вечных туманов, промозглых ветров и моросящего дождя, где в домах не принято было сильно топить и хорошим тоном считалось терпеть холод. Да еще в обществе, где столько табу и строгих правил поведения, где ни словом, ни жестом нельзя выдать свою печаль и раздражение, где никому нельзя показать свою усталость или слабость. Где общественное мнение требует аскетизма, пуританизма и пренебрежения телесными радостями. «Англичанин вкушает свои удовольствия грустно». Это презрительное французское высказывание обычно считают намеком на некие сексуальные извращения. Может быть и так, но оно справедливо и в более широком смысле. Еда не должна быть особенно вкусной, и отношение к ней сугубо утилитарное: восполнил минимум энергии, и вперед!