В переулках Арбата - Александр Анатольевич Васькин

о некотором хотя бы расширении количества пайков, предназначенных Вами для литераторов и художников, так как их крайне недостаточно и распределение их в столь ничтожном количестве неизбежно приведет к целому ряду вопиющих несправедливостей. Отсутствие пайка для них равносильно, так сказать, скандалу в Советской Республике». Распределение пайков среди интеллигенции, таким образом, имело своей целью и снижение негативных последствий ненужного шума за рубежом.

Благодарна Анатолию Васильевичу была Марина Цветаева. В июле 1919 года во Дворце искусств они оба участвовали в поэтическом вечере. Она читала свою «Фортуну», а нарком выступал с переводами из швейцарского поэта Карла Мюллера: «Луначарского я видела в первый раз. Веселый, румяный, равномерно и в меру выпирающий из щеголеватого френча. Лицо средне-интеллигентское: невозможность зла. Фигура довольно круглая, с „легкой полнотой“ (как Анна Каренина). Весь налегке. Слушал, как мне рассказывали, хорошо, даже сам шипел, когда двигались. Но зала была приличная».

«Фортуну» она выбрала из-за монолога в конце: «Так вам и надо за тройную ложь Свободы, Равенства и Братства!» Слова эти были брошены в лицо наркому: «Монолог дворянина – в лицо комиссару, – вот это жизнь! Жаль только, что Луначарскому, а не… хотела написать Ленину, но Ленин бы ничего не понял, – а не всей Лубянке!» Интересно, что через полгода Максимилиану Волошину, 21 ноября, она написала: «Луначарский – всем говори! – чудесен. Настоящий рыцарь и человек». Вот Анатолий Васильевич уже и рыцарь, а все потому, что поспособствовал усиленному пайку для Марины Ивановны.

Дочь поэтессы Ариадна Эфрон с удивительной теплотой вспоминала дворец на Поварской: «Пока взрослые собирались, совещались, музицировали, беседовали, выступали, мы, дети, играли в прятки в его гулких подвалах и носились по двору, который был первым нашим детским садом. В те годы Дворец искусств был не только учреждением, концертным залом, клубом, но и жилым домом; на верхнем этаже правого флигеля летом 1919 года обитали Розенель, Луначарский и двое его мальчиков – сын и племянник. Эти последние, едва приехав и заслышав наши голоса, скатились вниз; мальчики были одеты несколько аккуратнее нас, и главное, прочнее обуты. Чтобы не выделяться из „общей массы“, они тут же, с места в карьер, схватили какие-то камешки, железяки, всерьез расковыряли свои башмаки и пошли скакать вместе с нами; напрасно мы ждали, что им за обувь попадет: нет, не попало!» Когда в 1921 году Дворец искусств закрыли, Луначарские переехали на Мясницкую, но и там жилье вскоре показалось им тесным. Вот тогда-то и приглянулась им квартира в Денежном пере улке.

«Почему он прицепился именно к вашей машине?» – спрашивал следователь Диму Семицветова в кинокомедии «Берегись автомобиля». Почему Луначарский и Розенель прицепились именно к квартире на пятом этаже в Денежном переулке? Приличного жилья в советской Москве полно, только заселяйся (если служишь наркомом!), а жильцов можно и уплотнить, тем более что по сценарию Анатолия Васильевича даже фильм в 1918 году сняли – «Уплотнение». Там все очень точно продемонстрировано. Дело, похоже, в другом. Слух о богемной квартире адвоката Мандельштама и «афинских ночах» еще до 1917 года распространялся «по всей Руси Великой», дошел он до Луначарского. Так почему бы и не заселиться в эту самую «хорошую квартиру», да еще и под самую крышу, как в Париже, где богема живет именно под крышей, в мансардах. В Париже в 1911 году появился на свет и любимый сын Анатолий – Тотошка (он был другом детства писателя Виктора Некрасова, чье детство также прошло в столице Франции, да они и жили там в одном доме). Выбор квартиры очевиден: советская богема также должна жить на чердаке, в крайнем случае в мансарде. Поэтому интеллигентный большевик Луначарский решил особо не церемониться с прежними обитателями, которыми оказались книжный фонд и коллектив библиотеки Неофилологического института Москвы.

Денежный пер., 9. Фото 2024 г.

После ремонта квартиры лифт стал работать еще с большей интенсивностью, так как новоселы были людьми общительными и радушными. По старомосковской традиции в один из дней недели в Денежном переулке принимали гостей – в данном случае на четвертый день, это называлось «четверги Луначарского». Начались бесконечные собрания богемы до рассвета, хозяйкой салона стала наркомша Наталья Розенель – одна из первых светских дам Москвы, претендовавшая на лавры Зинаиды Волконской. Кто только не карабкался на пятый этаж, чтобы скоротать вечерок-другой в гостеприимном доме Луначарских: Борис Пастернак, Всеволод Мейерхольд, Николай Эрдман, Алексей Толстой, Владимир Маяковский, Михаил Кольцов, Иосиф Уткин, Илья Сельвинский, Вера Инбер, певцы Большого театра Иван Козловский и Александр Батурин с женой, арфисткой Верой Дуловой, артисты Малого: Александр Южин, Михаил Ленин, Юрий Юрьев, Евдокия Турчанинова, Варвара Массалитинова, Елена Гоголева, художники Петр Кончаловский, Игорь Грабарь, Георгий Якулов, Абрам Архипов, кинорежиссер Александр Довженко. Культурная среда разбавлялась политиками – приходили Раскольников, Антонов-Овсеенко, Литвинов, будущие маршалы Буденный и Егоров (разумеется, до ареста).

Денежный пер., 9. Изящные балконы. Фото 2024 г.

Денежный пер., 9. Этот подъезд помнит многих… Фото 2024 г.

«Трудно передать впечатления от вечеров, проведенных у Луначарских за время 1925–1933 годов. Припоминаю и семейные торжества, и традиционные новогодние вечера, литературные и музыкальные собрания, чтение новых пьес, выступления поэтов, желавших прежде всего ознакомить Анатолия Васильевича со своими новыми детищами», – тактично вспоминал соавтор Луначарского по переводам Александр Дейч, которого, несмотря на близость к наркому, не посадили в 1937-м. «Маяковский читал здесь поэму „Хорошо!“» – пишет Дейч. Маяковского было так много, что какой адрес в Москве, связанный с тем или иным известным именем, ни возьми, – он и там читал.

Денежный пер., 9. Мемориальная табличка. Фото 2024 г.

В Денежный приходили иностранцы – приезжавшие из-за рубежа актеры, писатели и вообще какие-то непонятные личности вроде Воланда. Порой Луначарский не мог понять, кто перед ним находится, спрашивая жену: «А это кто?» В ответ Розенель пожимала плечами: мало ли кого опять занесло в гостеприимную квартиру наркома! А квартира, надо сказать, была необычно спроектирована: центром ее служила обширная двухэтажная гостиная с камином и роялем, а также с галереей-библиотекой. На стенах – картины. Огромная столовая вмещала около сорока человек гостей. Для более камерных встреч предназначалась малая гостиная. В кабинете наркома – письменный стол, заваленный книгами и бумагами. Здесь же кремлевская «вертушка» – крайне полезная вещь, символ так называемой позвоночной системы. Многим она помогла: Анатолию Васильевичу достаточно было лишь набрать номер, чтобы судьба творческого человека решилась нужным образом.

Один из