Кунашир. Дневник научного сотрудника заповедника - Александр П. Берзан

На следующем повороте ущелья, сзади нас опять визжат наши собаки! Я, молча, разворачиваюсь и крадусь к ним, против течения. Мой Загар уже ждёт, когда я приближусь. Я протягиваю руки, собака с готовностью позволяет мне взять себя и не рвётся от моей груди, пока я борюсь с водным потоком, вдоль скалы…

На очередном повороте каньона я вдруг замечаю, что и Кулинский, и Олевохин бредут за мной против течения, чтобы забрать своих собак с последнего выступа скалы…

Но, скоро мы осознаём, что сплавляться вдоль стенки каньона – нам, просто, непозволительно! Как с точки зрения затрат времени, так и – затрат физических сил. Мы решаем двигаться поверху, рядом с речным каньоном. По крутому и высокому склону, мы выбираемся наверх, из каньона Птичьей…

Здесь – сплошной хвойный лес, пихтарник. Весна, сюда – ещё не дошла, и всё закрыто глубоким снегом. Ночной заморозок сыграл нам на руку, и этот наст спокойно выдерживает вес человека!

Дальше – мы легко шагаем среди пихтарника, широко лавируя между светло-серыми колонами пихтовых стволов.

– Звик! Звик! Звик! Звик! – наст, только, коротко взвизгивает под каблуками наших болотников.

– Как легко идти под уклон! По насту! – радуюсь я, – Как легко дышится весенним лесным воздухом!..

Впереди, среди чёрной густоты крон хвойника, угадывается изменение в рельефе! Наш склон уходит вправо, к вулкану. Мы останавливаемся, чтобы осмотреться.

– Нужно правее! – говорит Кулинский, – К вулкану ближе идти. Там – меньше глубина распадков! Легче, будет, их поперёк брать.

– Логично! – соглашаюсь я, – Нужно правее взять.

– Зачем правее? – на ровном месте, ершится Олевохин, – Идём, как шли!

– Но, так же лучше! – кипятится в ответ, Кулинский.

– Кому лучше? – ещё больше бычится Сергей, – Тебе лучше – ты и иди! А, я пойду там, где считаю нужным!

– Ну и шагай! А, я – пойду сюда! – отрезает Кулинский.

Никто не собирается уступить другому…

По мне – так прав, конечно, Кулинский. Но, так нельзя! Не должен отряд разваливаться на части и каждый идти туда, куда его понесёт! Не должен! Но Олевохин разворачивается и уходит прямо, шагая вдоль речного каньона. Кулинский разворачивается и уходит вправо, к вулкану. Я закрываю глаза и думаю: «Блин! Классная команда! Дружная! Куда один – туда и все!.. Чтоб вы сдохли! Мама, почему я хожу в походы с несовместимыми людьми?!». Я разворачиваюсь вправо и спешу догонять Кулинского…

Июнь, мы с Загаром, по-прежнему обитаем в рыбацком балке, на Тятино. Каждый день, мы совершаем дежурную прогулку к речке. На конец удилища из длинного, ивового прута, я привязал леску. На леске, у меня – маленькая, зимняя блёсенка, с большим тройником. В речке – тьма рыбной мелочи! Это мальма. Как и на Сахалине, здесь, на Кунашире между собой, эту рыбку мы называем форелькой. Она вырастает сантиметров до тридцати. Но, обычный размер мальмы, ловящейся на мою удочку – пятнадцать сантиметров. Причем, мальма, постоянно обитающая в речке, отличается яркой окраской, с преобладанием красных и желтых крапинок. Мальма, заходящая в речку с моря – она серебристая, имеет серо-стальную окраску.

В речке Тятина, также полно кунджи. Весной, из моря в речку идёт молодая кунджа. Массово! Это серебристые, до двадцати сантиметров, рыбки с малиновыми плавниками. Эта кунджа – вся одинаковая размерами. Они не бывают больше или меньше, они все – как одна!

Наше с Загаром дежурное блюдо – жареная на кулинарном жире, эта рыбья мелочь. Глаза бы мои, на неё не смотрели! Каждое утро, я провожу «тест на голодность» моей собаки – я подношу к носу Загара оставшуюся с вечера сковородку жареной рыбы. В ответ, тот презрительно кривит верхнюю губу и выразительно глянув на меня снизу – вверх, обиженно отходит в дальний угол нашего балка.

– Так! – уверенно делаю я «официальное заключение», – Не голодный!

Определённое время дня, у меня уходит на сбор растений для гербария заповедника. Но, основное время, я трачу на наблюдения за лесной жизнью, что сама-собой, безостановочно течёт вокруг нас. Особенно, мне нравится лежать за стволом ивы, на взгорке около устья Тятиной и в бинокль, следить за утками. Как они кормятся, отдыхают, чистятся…

Вот и сегодня – мы весело шагаем с Загаром к устью Тятиной, на наше место. То тут, то там, по низким зарослям морского шиповника перепархивают мелкие птички. Встречный ветерок тянет на нас различные запахи леса, и любопытный Загар везде суёт свой нос.

Но, сегодня – он как-то странно себя ведёт! Он стоит чуть впереди меня, на нашей зарастающей дороге и смотрит с неё вбок – в сторону подножия высокой морской террасы. Я подхожу к нему, по колее. Пробежав по колее вперёд шагов пять, он опять останавливается и смотрит вбок…

– Что бы это значило? – озадачиваюсь я.

Я подношу к глазам бинокль – у подножья террасы, уже позади нас, на полянке среди низкого, морского шиповника, сидит лисица! Всё её существо выражает лень и сонливость. Глянув на нас с Загаром ещё раз, лисица, не вставая, лениво чешет задней лапой, за ухом…

С наслаждением зевнув в полный рот и со вкусом потянувшись, рыжая встаёт и неторопливой рысцой трусит среди кустов шиповника.

– Лиска отправилась на охоту! – я опускаю свой бинокль, – Н-да. Что тут сказать?

Увиденное дышит на меня неторопливостью, неспешностью лесной жизни, текущей вокруг нас. Мы осторожно прокрадываемся на наш пригорок. Устроившись на заранее уложенных здесь досках, я осматриваю устье речки, в бинокль…

Вот! В речной заводи кормится парочка свиязей, селезень и уточка. Самочка серенькая, селезень – куда как более нарядный, с красной шапочкой на голове. Мне нравится, что эти уточки очень легки на подъём и до изящности, ловко держатся в воздухе.

Неожиданно, на эту же заводь пикируют несколько озёрных чаек! Эти чайки, с чёрными головками, имеют вид крачек. И также крикливы и агрессивны! Одна из чаек сразу же начинает теснить свиязей. Уточки, в кампании чаек, чувствуют себя неуверенно. Они пугливо жмутся к берегу…

Наконец, уточка не выдерживает наглости чайки и торопливо выбирается с водной глади на травку берега. Селезень же, ещё немного отступив под напором чайки, вдруг, резко вздёргивается в воздух. Сразу же успокоившись, он опускается на зеркало заводи, буквально в паре метров позади чайки.

Меня удивляет столь резкая перемена в моральном состоянии селезня! Только что, мгновение назад, он пугливо крутил головкой, торопливо отстраняясь от чайки. Но! Едва оказавшись в воздухе, он преобразился в уверенную в себе, спокойную птицу…

Ночь. Я просыпаюсь от того, что под дверью нетерпеливо повизгивает мой Загар. Собака просится на улицу. Сонный, я открываю дверь – и моя собака стрелой уносится в кромешную черноту. Я тоже выхожу