Жюль Верн - Жедедья Жаме

Месье Жаме спокойно отвел руку, щелчками почистил отдельные детали своего туалета, удовлетворенно оглядел себя и снова произнес:

— Мадам!

При этом он сбросил со своей туфли букашку, которая собралась было устроить себе там уютный домик.

— Моя собака! Мой бедный Гектор! — рыдала безутешная мать.

— Так это только собака?

— Только собака?! — взвизгнула разъяренная мать.

— А что, я точно получу монету в сто су? — подал голос все это время погруженный в размышления юный пастух.

— Две, дитя мое, целых две!

— Идет!

И пастух стал раздеваться, не обращая внимания на женщин, которые уже собрались на берегу вокруг этой группы.

Бедная собака барахталась в холодной воде как могла, но неумолимо приближалась к расположенному выше мельницы шлюзу.

Обнаженный пастух уже собирался броситься в речку, но Жедедья остановил его мановением руки.

— Храбрый молодой безумец, вы рискуете жизнью!

— Нисколько!

— Пастух!

— Месье, что вы вмешиваетесь? — завопила обезумевшая мать. — Гектор! Гектор!

— Мадам, послушайте меня!

— Гектор, ты меня слышишь?

— Я хладнокровен…

— Да и мне совсем не тепло, — прошептал голый пастух.

— Нет никакой нужды…

— Замолчите, презренный!

— …бросаться в воду!

— Гектор!

— Мы его выловим…

— По какому праву вы убиваете Гектора?!

— …когда его прибьет к шлюзу.

— Вы так думаете? — спросила смягчившаяся мать, сердце которой коснулся луч надежды.

— Совершенно уверен, — твердо ответил Жедедья Жаме и медленно, не спеша направился к мельнице, в то время как любопытство и умиление приделали крылышки к пяткам присутствующих.

Тем временем собака, силы которой уже были на исходе, попала в сильное течение, образованное двумя близко стоявшими дамбами, и вскоре скрылась под продолжавшим крутиться мельничным колесом.

Когда месье Жедедья Жаме подошел к шлюзу, бездыханное раздавленное тело Гектора покоилось на траве, а эхо повторяло жалобные вопли несчастной матери.

— Вот ваша работа! — вскричала она при виде Жедедьи и упала без чувств.

— Господа, — взволнованно обратился месье Жаме к аудитории, — мы могли вытащить его живым, обрели его мертвым, но, как я и предсказывал, мы его обрели!

Вряд ли нужно добавлять, что пожилая респектабельная дама не была Гектору истинной матерью, но ее называли этим нежным словом.

Эта история наделала много шуму в Солони, а газеты пересказали ее в пользу месье Жедедьи Жаме, которого, расхвалив на все лады, стали рекомендовать как кандидата на будущих выборах.

Благодаря стоустой молве месье Жаме не замедлил превратиться в местного оракула. Каждый день посоветоваться с ним приходили люди со всей округи, и эта заслуженная известность заставила померкнуть звезду месье Оноре Рабютена, королевского нотариуса.

За короткое время благодаря превосходным советам месье Жедедьи прибывшие вовремя пожарные не сумели потушить пожар на ряде ферм; несколько раз случились неурожаи, потому что крестьяне полностью полагались на суждения месье Жаме, когда и что сажать и сеять; на охоте произошло несколько несчастных случаев, были убиты люди, ибо охотники стреляли особым образом, как обучил их всезнающий наставник; целые стада вымерли от овечьей оспы, которой у них не было и в помине, после применения лекарств, привезенных месье Жаме, племянником Опима Ромуальда Тертульена.

Крестьяне были счастливы и с изяществом приветствовали обретенногоидола, когда тот, спустившись с пьедестала, прогуливался в окрестностях своего загородного дома, расположенного в трех лье от Амбуаза на благословенных берегах Луары.

Впрочем, все эти сельские заботы не могли отвратить месье Жедедью от его привычек чистюли; поэтому его никогда не видели в грязной толпе подвыпивших односельчан; он никогда не снисходил до участия в танцах на свежем воздухе, в час, когда заходящее солнце золотит землю своими последними лучами. Он побоялся бы замутить девственное сияние своих одежд, и как мать со страхом удерживает дочь под своим крылом, так и он опасался, что единственный предмет его забот и размышлений подвергнется грубым и грязным прикосновениям.

А в остальном, если с ним случалось какое-либо происшествие, он прежде всего старался исправить положение вещей при помощи своего знаменитого хладнокровия, которому позавидовал бы и сам Муций Сцевола[23], а уж сердился во вторую очередь.

Когда на улице его обдавал водой экипаж — не важно, дворянский или принадлежавший буржуа, богатый или бедный, на рессорах или нет, — месье Жаме укрывался в темной аллее и там с помощью платка дрожащей рукой восстанавливал изначальный блеск и чистоту забрызганной части туалета. Затем он ругал себя за то, что вышел на улицу в такую дурную погоду.

— Дождь, занудный, как бритва! — говорил он.

Это было единственное острое словцо, которое Жедедья себе позволял, хотя и сам не понимал его смысла. Утешившись таким образом, месье Жаме укорял небо, чьей жертвой стал, а уж потом обзывал растяпой и неумехой забрызгавшего его неловкого кучера.

Если ему на голову падали уличные часы, а он в этот момент раскланивался со знакомым, то он считал себя везунчиком, так как страдал только его череп, но не шляпа.

Одним словом, при наездах телег и тележек, тычках запозднившихся грузчиков и мастеровых, ударах кнутом форейторов почтовых карет месье Жедедья оставался верен раз и навсегда принятому правилу поведения, и в тот момент, когда он, устранив нанесенный ущерб, разражался бранью, телега уже прибыла по назначению, грузчик вернулся к торговцу вином, а почтовая карета катила в трех перегонах от места действия.

К тому же слово «растяпа», произнесенное с большим или меньшим ударением, вполне удовлетворяло его ежедневную потребность в бранных выражениях, и даже пурист-академик не смог бы потребовать большей корректности от месье Жаме в выражениях своего неудовольствия в критические минуты жизни.

Один только раз гадкий уличный проказник заставил месье Жаме выйти за единожды и навсегда очерченные границы бранных слов. Этот подросток вбил в землю колышек, а сверху пристроил продолговатую дощечку; положенная горизонтально, она представляла собой как бы качели, на один конец которых юный обитатель сточных канав положил жабу, уже несколько месяцев назад найденную им в болотистой почве соседнего карьера. Жаба несколько дней как подохла и не вызывала никакой жалости у праздных прохожих. Соорудив свою незамысловатую конструкцию, проказник мощным ударом по свободной части качелей послал ввысь бренные останки несчастной.