Луи Жаколио - Факиры-очарователи

Покинув Бенарес, мы поехали до Аллагабада берегом реки, а потом на пароме переехали на правый берег Ганга.

Я взял с собою экипаж, в котором путешествовал и раньше: это была очень длинная фура с покрышкой из циновок. В ней помещался мой матрац и вся наша провизия.

Фуру тащили два черных быка, два красавца, сильных и выносливых, но кротких, как овечки.

Со мною было трое слуг: мой нубиец, Амуду, метор Тчи-Нага, прибывший со мною из Пондишери, и виндикара или погонщик быков по имени Чокра-Дази-Пал, которого я нанял в Бенаресе.

Я звал его лишь последним именем, к тому же оно звучало гордо — Пал, т. е. господин, повелитель.

А все его имя означало: маленький паж, танцующий перед господином.

Надо прогуляться на Дальний Восток, чтобы услышать такие цветистые имена. Но так как я находил мало удовольствия в прибавлении к своим приказаниям фразы — маленький паж, танцующий перед господином, то я просто говорил: — Пал, запряги быков! — и т. п.

В первые три дня пути мне было трудновато примирять моих слуг.

Маленький паж не хотел слушаться ни Амуду из-за того, что тот был негр и что на голове у него вместо волос была курчавая шерсть, ни Тчи-Нагу, под предлогом того, что каста погонщиков быков была, по его мнению, выше касты бохи, т. е. скороходов, из которой был мой метор.

Я привык пускаться в путь с восходом солнца, в день, назначенный для отъезда, я встаю и вижу, что ничего не готово. Амуду заявляет, что Пал не желает исполнять его приказания.

Немедленно приказываю погонщику приготовить быков и слушаться распоряжений Амуду и Тчи-Нага, как моих собственных.

В пышных фразах, присущих сынам востока, он ответил мне, что я его господин, что я для него являюсь на земле глазом самого Брамы и что он понял мои приказания.

Но завтра утром — повторение вчерашнего, мой нубиец пришел в отчаяние от нежелания погонщика приняться за свои обязанности.

Тогда я решил принять более крутые меры.

— Слушай, Пал, — сказал я ему, — если завтра утром быки не будут во время запряжены, то глаз Брамы велит тебе отсчитать десять палочных ударов, чтобы показать, что смеяться над собой я не позволю.

Телесные наказания внушают мне отвращение, но я должен сказать тем, кто вздумает меня осудить, что на крайнем востоке от слуг ничего не добьешься, если время от времени не прибегать к строгим мерам наказания.

Я помню, в Пондишери у меня долго жил повар, по имени Мутузами, который был самым лучшим и самым преданным слугою, но это не мешало ему получать свою порцию наказания приблизительно раз в месяц, это случалось с ним каждый раз, как им овладевало желание выкинуть какую-нибудь штуку или растратить на свои удовольствия ту сумму, которая отпускалась ему на провизию. Обыкновенно он сам являлся ко мне и говорил:

— Господин, — мне кажется, что злые духи хотят опять овладеть мною!

Я приказывал легонько наказать его, и он успокаивался месяца на полтора.

Детски наивный, хитрый и ленивый народ, который нельзя выпускать из рук, иначе он сядет вам на шею.

Я знал одного морского аптекаря, который был слишком мягок и не хотел применять телесные наказания. И что же? Жизнь его стала невыносимой, и ему пришлось уехать из Индии, он ел тогда, когда слуги благоволили вспомнить о его существовании, приказания его не исполнялись совсем и кончилось тем, что прислуга так обнаглела, что пила его вино, ела его консервы и чуть не спала на его кровати… Угроза моя произвела очень небольшой эффект, виндикара хотел, очевидно, испытать меня и решил каждое утро оттягивать два-три часа, что, конечно, должно было повлечь за собою продление моего путешествия. Утром я приказал Амуду отсчитать хитрецу десять ударов. Амуду торжествовал и лепетал на своем живописном диалекте:

— Твоя не верила, твоя бита, твоя почесывается, твоя кусает!

Мне кажется, что нубиец действительно твердою рукою отсчитал ему эти десять ударов, так как погонщику пришлось прибегнуть к листьям остролистника, чтобы утишить боль… Но зато с этой минуты я не мог пожаловаться на небрежность маленького пажа, танцующего перед господином… После двенадцати дней пути, мы без всяких особенных приключений прибыли в Коунпур, город знаменитый по осаде, которую он выдержал при восстании сипаев.

Коунпур, несмотря на красивый вид на него с другого берега реки, внутри, как и все азиатские города, построен довольно скверно, и в нем нет, как в Бенаресе, ни великолепных монументов, ни замечательных зданий.

Как пейзаж, он красив, и в особенности хороши его окрестности, где много мечетей и пагод, окруженных деревьями, и куда стекается много паломников.

С другой стороны реки, откуда мы в первый раз увидели город, мы заметили купола в виде митры, являющие собою чисто индусский стиль. Купола принадлежали двум пагодам, против них стоял дворец богатого туземца, а вдали виднелись бунгало английского квартала. Панорама эта мне так понравилась, что я нанес ее карандашом в свой альбом, который с каждым днем пополнялся новыми и новыми эскизами.

Коунпур довольно важная стоянка английских войск с сильным и значительным гарнизоном.

Дома английских офицеров очень удобны, с массой света и воздуха, с большими верандами. Я получил приглашения от многих офицеров, посетил эти миниатюрные дворцы и еще раз убедился, что когда индусов не торопят и предоставляют дело их вкусу, то они являются первыми в мире архитекторами и первыми декораторами.

Все сады, которые я видел, очень плодородны и прекрасно содержатся, кроме чисто местных продуктов, там отлично культивируются все европейские фрукты и овощи.

Лимоны, апельсины и вообще все фрукты родятся так обильно, что ветви деревьев гнутся под их тяжестью.

Мангустан, гуява, лечи, ананас, бананы произрастают в таком количестве, что никто не дает себе труда нагнуться, чтобы поднять их, а рядом персики, фиги, сливы, земляника, абрикосы и виноград такой величины и такого вкуса, о которых в Европе не имеют и представления

Базары переполнены мясом, птицей и дичью. Я купил целую клетку, наполненную живыми курами, индейками, куропатками, утками и индейскими фазанами. Все они сидели в разных отделениях.

На лотках у продавцов лежали груды прекрасной рыбы из Ганга, и, странная вещь, я встретил там многих английских фермеров, устроившихся, как в родной стране. Они делают сыр и масло, откармливают свиней, которых превращают в копченое сало и в очень аппетитную Йоркскую ветчину.

Но все-таки я не решился купить эту ветчину, предпочитая ей привозную из Англии, все-таки опасно есть свинину, взращенную под тропиками.

Мы простояли лагерем у Коунпура два дня, но так как не оказалось ничего особенно любопытного для осмотра, то я подал сигнал к отправлению в Агру, до которой было около десяти дней пути.