В переулках Арбата - Александр Анатольевич Васькин

знакомая Лермонтова в последний год его жизни, Екатерина Григорьевна Быховец, вспоминала: «Так он мне всегда говорил, что ему жизнь ужасно надоела, судьба его так гнала, государь его не любил, великий князь ненавидел, [они] не могли его видеть – и тут еще любовь: он был страстно влюблен в В.А. Бахметьеву; она ему была кузина; я думаю, он и меня оттого любил, что находил в нас сходство, и об ней его любимый разговор был».

Интересно, что имя Варвары Лопухиной долгие годы не упоминалось ни в комментариях к сочинениям Лермонтова, ни в работах о нем. Даже через сорок лет после смерти поэта его биограф Висковатов вынужден был всячески обходить факт романтических отношений между поэтом и В.А. Лопухиной по требованию ее родных. Так же и Шан-Гирей не мог напечатать свои воспоминания, в которых упоминалась Лопухина. Лишь смерть ее мужа Николая Бахметева в 1884 году отменила негласное табу. Жили Бахметевы в Москве на Арбате.

По свидетельству Шан-Гирея, как раз в то самое время, что Лермонтов жил на Малой Молчановке, «с 1829 по 1833 год… он был характера скорее веселого, любил общество, особенно женское, в котором почти вырос и которому нравился живостию своего остроумия и склонностью к эпиграмме; часто посещал театр, балы, маскарады; в жизни не знал никаких лишений, ни неудач; бабушка в нем души не чаяла и никогда ни в чем ему не отказывала; родные и короткие знакомые носили его, так сказать, на руках». Балы и маскарады проводились в Благородном собрании в Охотном ряду, где Михаил Лермонтов однажды под Новый, 1832 год выступил в роли астролога. Неподалеку находился и Большой театр, где поэт также любил бывать.

Следующим после пансиона вполне привычным этапом жизни Лермонтова как представителя московской дворянской молодежи стал университет. Учеба в Московском университете вполне укладывалась в укоренившуюся уже схему, согласно которой отучившийся в Благородном пансионе молодой человек должен был плавно перейти на иную ступень образования, на этот раз высшую. Настало время и Михаилу Юрьевичу переступить порог университета, чтобы внести свою лепту в «торжество наук и искусств». 1 сентября 1830 года в Правлении Московского университета слушали донесение от ординарных профессоров Снегирева, Ивашковского, экстраординарного профессора Победоносцева, адъюнктов Погодина, Кацаурова, лекторов Кистера и Декампа: «По назначению господина ректора Университета мы испытывали Михайла Лермантова, сына капитана Юрия Лермантова, в языках и науках, требуемых от вступающих в Университет в звании студента, и нашли его способным к слушанию профессорских лекций в сем звании. О чем и имеем честь донести Правлению Университета».

С самого начала учеба Лермонтова в университете не заладилась, все из-за холеры. Год, в котором Лермонтов вступил в университетские стены, был очень нелегким для Москвы, и вызвал эти трудности не приезд государя, а холера. Эпидемия пришла с Ближнего Востока и завоевывала Россию с юга: перед болезнью пали Астрахань, Царицын, Саратов. Летом холера пришла в Москву. Скорость распространения смертельного заболевания была такова, что всего за несколько месяцев число умерших от него россиян достигло 20 тысяч человек. Очевидец писал: «Зараза приняла чудовищные размеры. Университет, все учебные заведения, присутственные места были закрыты, публичные увеселения запрещены, торговля остановилась. Москва была оцеплена строгим военным кордоном, и учрежден карантин. Кто мог и успел, бежал из города».

27 сентября 1830 года эпидемия прервала едва начавшуюся учебу студента Лермонтова, заставив его вместе с бабушкой, подобно другим москвичам, запереться в доме на Малой Молчановке. Однако он не терял времени, сочинив немало стихотворений. Как раз в сентябре в журнале «Атеней» было напечатано стихотворение «Весна» («Когда весной разбитый лед»), ставшее первым известным опубликованным произведением поэта. 1 октября появились стихотворения «Свершилось! полно ожидать» и «Итак, прощай! Впервые этот звук».

Екатерина Сушкова так объясняет причину возникновения одного из этих стихов: «В конце сентября холера еще более свирепствовала в Москве; тут окончательно ее приняли за чуму или общее отравление; страх овладел всеми; балы, увеселения прекратились, половина города была в трауре, лица вытянулись, все были в ожидании горя или смерти. Лермонтов от этой тревоги вовсе не похорошел. Отец мой прискакал за мною, чтоб увезти меня из зачумленного города в Петербург… С неимоверною тоскою простилась я с бабушкой Прасковьей Петровной (это было мое последнее прощание с ней), с Сашенькой, с Мишелем; грустно, тяжело было мне! Не успела я зайти к Елизавете Алексеевне Арсеньевой, что [и] было поводом к следующим стихам».

Уже через два дня Лермонтов написал «Сыны снегов, сыны славян». 4 октября – стихотворение «Глупой красавице» («Амур спросил меня однажды»), 5 октября – стихотворение «Могила бойца», сопровожденное припиской: «1830 год – 5-го октября. Во время холеры-morbus», 9 октября – совсем уж жуткое название – «Смерть». Поэт развивает тему и в другом стихотворении – «Чума». Здесь уже и по названию ясно, о чем оно.

Мало-помалу холера стала отступать, и с началом 1831 года в Московском университете возобновились занятия, «но лекции как самими профессорами, так и студентами посещались неаккуратно», – писал профессор Степан Шевырев. Немало лекций пропустил и студент Лермонтов, получив по одному из предметов «тройку». Учился он тем не менее с удовольствием и не стесняясь спорить с профессорами. Один из современников рассказывает такой случай. «Профессор Победоносцев, читавший изящную словесность, задал Лермонтову какой-то вопрос. Лермонтов начал бойко и с уверенностью отвечать. Профессор сначала слушал его, а потом остановил и сказал:

– Я вам этого не читал; я желал бы, чтобы вы мне отвечали именно то, что я проходил. Откуда могли вы почерпнуть эти знания?

– Это правда, господин профессор, того, что я сейчас говорил, вы нам не читали и не могли передавать, потому что это слишком ново и до вас еще не дошло. Я пользуюсь источниками из своей собственной библиотеки, снабженной всем современным.

Мы все переглянулись. Подобный ответ дан был и адъюнкт-профессору Гастеву, читавшему геральдику и нумизматику. Дерзкими выходками этими профессора обиделись и постарались срезать Лермонтова на публичных экзаменах».

В связи с этим эпизодом вспоминается характеристика, данная Лермонтовым нанятому бабушкой преподавателю Алексею Зиновьеву, готовившему его к пансиону в 1828 году. Уже тогда дерзкий юноша засомневался в его способностях. В университете максимализм Лермонтова проявился с еще большей силой. Вот как он сам написал об этом в «Княгине Лиговской»: «Приближалось для Печорина время экзамена. Он в продолжение года почти не ходил на лекции и намеревался теперь пожертвовать несколько ночей науке и одним прыжком догнать товарищей. Вдруг явилось обстоятельство, которое помешало ему исполнять это геройское намерение… Между тем в университете шел экзамен: Жорж туда не явился. Разумеется, он