Альфред Шклярский - Томек в стране фараонов

Те немногие арабские слова, которые знал Смуга, не могли ему помочь, а может, копты не хотели их понимать. Мальчишки же нигде не было видно. И только обещание приличного бакшиша, наконец, отворило память и уста.

– Видел, видел! – сказал кто-то. – Мальчик побежал вон туда! – и показал в один из закоулков.

Другие тоже махали руками, противореча друг другу.

– Туда! Нет, туда! – и все показывали в разные стороны.

Тут священник-копт принялся успокаивать свою разбушевавшуюся паству, подробно расспрашивая, а поскольку он довольно хорошо знал английский, то дал вполне удовлетворительные объяснения обеспокоенным полякам.

– Сдается мне, что мальчик побежал за вором, – сказал он.

А еще они узнали, что кадило составляло гордость церкви и было очень ценным, поскольку его украшали бриллианты.

Выросший в закоулках Дублина, Патрик не потерялся и не упустил из виду быстрого и ловкого вора. Юный ирландец крался, огибая людей, повозки и животных. К счастью, вор и не пытался петлять и прятаться, будучи уверенным, что его никто не преследует. Мелькающей за ним маленькой фигурки он не заметил.

Патрика, можно сказать, ноги сами понесли, он и подумать-то ни о чем не успел. Здравомыслие воротилось к нему позднее. Наконец-то он сможет что-то сделать, отблагодарить старших, стереть память о минуте слабости, когда Смуга видел его плачущим, доказать, что он не только храбрый, но и взрослый, что ему можно доверять. Это было великолепное, бодрящее чувство. И он быстро осознал, что еще ему необходимо для удачи.

Патрик начал обращать больше внимания на дорогу, запоминать детали. «Рядом с этим домом стоит храм», – отмечал он в памяти. «А вот тянется целый ряд лавок. Здесь справа развалины, а слева – домики. Там, где улица резко спускается, поворот».

Путь лежал в сторону реки, потом дорога петляла вдоль бульваров к острову Гезира, там был целый город на реке. Люди жили на разноцветных лодках, барках, плотах – все зависело от уровня зажиточности обитателей. Здесь преобладали самые бедные. Людей встречалось немного, но Патрику в его европейской одежде становилось все трудней не бросаться в глаза. К счастью, не было необходимости забираться вглубь этого странного квартала, поскольку лодка, на которой, скорее всего, жил преследуемый, стояла одной из первых в длинном ряду.

Тем временем уже подступала весенняя холодная ночь. Наступила она внезапно, вдруг стало темно и зябко. Патрик все еще выжидал, укрывшись за горой ящиков, и уже начинал мерзнуть. Тем не менее он терпеливо следил за лодкой и размышлял, как вернуть собственность коптов. Патрик старался как следует все учесть: возможные преграды, дорогу к лодке… Когда все вокруг окутала темнота, в домах замигали светильники. И в лодке, за которой он наблюдал, тоже. Вор, очевидно, жил один, к нему никто не входил и не выходил. Съежившись от холода, Патрик наблюдал за ночной жизнью городка на реке. Сосредотачивалась она на лодках. Люди ужинали, пели, ложились спать. Гасли огни, прекращалось движение. Тишина нарушалась лишь скрипом трущихся друг о друга барок, плеском воды, шумом реки. В конце концов погас огонек и на той лодке, за которой следил Патрик. Было уже очень поздно, наверное, за полночь, когда он начал к ней подкрадываться – при свете луны, тихо как кот, останавливаясь и прислушиваясь. Так он добрался до берега, а затем и до трапа, вошел на палубу и быстро подскочил к двери жилого помещения. Дверь свободно висела на двух петлях и скрипела в такт легкому колыханию волны. Патрика это обрадовало. «Значит, попасть внутрь будет нетрудно», – подумал он. С минуту он стоял, не двигаясь, потом, наконец, решился и толкнул дверь. Послышался скрип, для юного ирландца это было как удар грома.

– Р-р-раз! Вошел! – шепнул самому себе Патрик. Его все еще колотило от холода, но от охвативших чувств становилось теплее. Он стоял, вслушиваясь в тишину, ожидая, когда глаза привыкнут к темноте, более глубокой, чем снаружи. Внезапно его поразила мысль: «Что будет, если вор спрятал кадило? Как я его найду?»

Того, что в помещении будет слишком темно, чтобы свободно передвигаться, Патрик не учел. Вот он почти у цели. И такая неудача. На столике у постели он разглядел контуры масляного светильника. До него долетало ровное дыхание спящего на кровати человека.

«Он так крепко спит… Я зажгу светильник и найду», – сказал он себе шепотом, пытаясь подбодрить себя.

На цыпочках Патрик приблизился к столику, высек огонь и зажег светильник, прикрыв огонь рукой, чтобы не разбудить спящего. И счастье улыбнулось ему! В углу, на груде разных предметов, лежало кадило. Патрик поставил светильник на край стола и, взяв украденную вещь, начал потихоньку пробираться к двери.

Он даже не заметил, что спокойное ровное дыхание спящего прекратилось, что разбуженный человек следит за ним, Патриком, из-под полуопущенных век. Когда смельчак проходил мимо кровати, его внезапно схватили за руку. Мальчик извивался, как угорь, и сильный здоровый мужчина ничего не мог с ним поделать. Пока Патрик метался вокруг стола, беспорядочно размахивая кадилом, расшатываемый стол вдруг наклонился, и светильник повалился на кровать, разбрызгивая горящее масло. Хозяин лодки, схватив одеяло, стал гасить огонь, и Патрик, воспользовавшись этим, выбежал в ночь. В речных жилищах загорелись лампы, появились люди. Увидев выбежавшего из лодки мальчишку, кое-кто пустился за ним в погоню. Патрик стал петлять. «Будет, как на корабле, – думал он на бегу. – Только прыгать некуда и дядя далеко…».

Коптийский священник убедил Смугу и Новицкого, что ночные поиски ничего не дадут. Они приняли его любезное приглашение и старались поддерживать разговор, не давая разразиться тревоге.

– Ослы[69] – очень интересные животные, – говорил капитан.

– И здесь они совсем не такие, как в Польше, в нашей стране, – прибавил Смуга.

– Наши ослы крупнее, но ленивее и упрямее! – усмехнулся Новицкий. – А ваши, милые создания, мне очень понравились. Хотя, когда они понеслись, как сумасшедшие, то кости мне перетрясли так, что я до сих пор еще в себя не пришел, – он потянулся. – И ревут неплохо, похоже на корабельную сирену. Но такие трудяги… И выносливые, просто диву даешься.

– Мы, наверное, неслись со скоростью скакуна, – подтвердил Смуга.

– Да, ваши ослики мне понравились, – повторил Новицкий. – Должен признаться, что однажды меня самого назвали ослом. Это было в детстве в Повислье, районе Варшавы. Есть там старая церковь святой Троицы. Мой почтенный папаша, хотя и социалист, говаривал: «Бог еще никому не помешал» и посылал меня, к величайшей радости матери, каждое воскресенье в костел. Учился я и Закону Божию. Был там один ксендз – старый, седой, худой, как щепка. Все его любили, и я тоже, только был я не очень послушным учеником, а часто, наслушавшись отца и его товарищей, задавал много каверзных вопросов. Как-то раз ксендз взял меня за ухо и, вздохнув, сказал: «Ну и осел же ты… Asinus asinorum saecula saeculorum[70]. И с того времени меня сажали отдельно от всех.