Юрий Пшонкин - Пленник волчьей стаи

До белой волчицы осталось недалеко. Та металась, выла и тявкала, из последних сил стараясь вырваться, освободиться от неумолимых челюстей. Она уже не чувст­вовала боли. Страх перед подходившими человеками разогнал боль.

Атувье остановился, загородил Вувуну путь.

—        Вувун, Килькут мирно живет с хвостатыми,— по­вторил он, снова придержав за плечо вошедшего в азарт крепыша, который не сводил глаз с белой волчицы.— Если мы убьем белого, мы навлечем гнев стаи. Тогда волки будут мстить.

Вувун отшатнулся.

—        Неужели ты хочешь отпустить белого волка? — спросил он.— Разве ты сам не слышал, что к стаду подо­шла стая? Разве не ты мне сказал, что стая звала вожака? Когда волки мирно живут с пастухами, они не зовут во­жака. Хвостатые готовятся напасть на оленей. Их надо убивать. Зачем тогда мы ставим капканы? Разве ты не знаешь священный закон охоты? Если зверь угодил в капкан, его надо убить.

—       Я знаю закон охоты, но я знаю и закон стаи: если их сородич не может уйти из капкана...

—       Смотри! — прервал его Вувун, вытаращив глаза.

Атувье обернулся. К ним бежал волк с черной спиной.

Волк не боялся их!

—        Ой-е! Какомэй! — вскрикнул Атувье. Он узнал друга!

Да, это был он, верный волк Черная спина!

Волк почти добежал до подруги.

—       Черная спина! Черная...— Атувье не договорил — грохнул выстрел, и волк, словно споткнувшись, врезал­ся в сугроб. Он попробовал встать, но сумел лишь слегка приподняться... и обмяк, затих.

Атувье окаменел. Судорога свела ему рот. Грохнул второй выстрел — и кровь белой волчицы красными пят­нами раскрасила белый-белый снег.

Атувье бросился к Черной спине.

Волк еще дышал. Его передние лапы, поджатые к животу, еле заметно подрагивали. Атувье опустился на колени. Пуля Вувуна угодила в грудь и вышла у правой лопатки.

—       Черная спина, друг,—тихо позвал Атувье.

Волк вздрогнул. Его янтарный зрачок уже покрывал­ся налетом — знаком смерти. Атувье вынул нож. Он хотел помочь волку поскорее уйти из этого, такого несправедли­вого, мира. За спиной заскрипел снег. Атувье обернулся.

—       Какой большой хвостатый. У него совсем черная спина. Я таких еще не видел. Хорошая добыча,— сказал Вувун.

Атувье вскочил. Пареньский нож недобрым светом блеснул в его руке. Вувун попятился — его испугал взгляд богатыря. Сейчас Атувье сам был похож на рас­свирепевшего волка, белки его глаз налились кровью.

—       Ты убил... моего друга. Этот волк спас меня от бе­шеной стай,— прохрипел Атувье и, скрипнув зубами, со стуком вложил нож в деревянные ножны.

Пораженный Вувун открыл рот, испуганно заморгал.

—       Этот... хвостатый спас тебя... от других хвостатых? Какомэй, я... не знал.

Атувье досадливо отмахнулся. Он взял на руки еще живого волка и понес дорогую ношу к яранге. Зачем он нес его. Атувье и сам не понимал. Не мог он всадить нож в сердце умиравшего друга! Не мог! Искорка какой-то неясной надежды мелькнула в его душе.

Потрясенный Вувун смотрел в спину уходившего то­варища. Вздохнув, он направился к мертвой волчице. Во­ткнув прикладом винчестер в снег, Вувун вынул свой нож и принялся сдирать шкуру с убитой.

Когда Чайвына увидел Атувье с волком, на руках, то сначала подумал, что не потерял ли свой ум этот парень.

—       Чайвына,— сказал Атувье,— этот волк две весны назад спас мне жизнь. Его собратья хотели разорвать ме­ня. Черная спина дрался за меня с ними. Храбро дрался. Мы вместе залечивали раны. Потом он жил со мной, охранял мою жену, моего сына...

—       Какомэй! — удивился Чайвына и подошел ближе.

—       Чайвына, мне говорили, что ты можешь хорошо ле­чить раны у собак и оленей. Сделай так, чтобы мой вер­ный друг не ушел к предкам. Сделай, Чайвына, и я... я отдам тебе всех оленей, которых обещал мне справедли­вый Килькут. Помоги этому волку, мудрый Чайвына.

Маленький Чайвына, польщенный словами богатыря Атувье, приосанился.

—       Положи его,— приказал он. — Я должен посмот­реть.— Он нагнулся, зацокал, покачал головой, потом многозначительно изрек, обернувшись к затаившему ды­хание Атувье: — Поскорее неси его в ярангу. Ему повез­ло — пуля не повредила горло, она хорошо прошла его те­ло. Из него вышло много крови, но это ничего. Видно, добрые духи помнили, что он спасал тебя, и потому не­множко отвернули пулю.

Три дня хлопотал Чайвына возле раненого волка, ле­жавшего в закутке на оленьей шкуре у задней стенки яранги. Чайвына перевязал ему раны полосками свежих, невыделанных оленьих шкур, предварительно смазав их жиром, перемешанным с целебными травами. На четвертый день Черная спина ожил, полакал из глиняной мис­ки мясного отвара.

У собак и волков раны быстро заживают. Уже на пятый день Черная спина встал, но ходить не мог. Зато с жадностью набросился на кусок свежей оленины, кото­рый принес ему Атувье.

—     Скоро совсем здоровым будет, — сказал подошед­ший Чайвына и привычно зацокал, что означало удивле­ние и восхищение.

—       Мудрый Чайвына, я обещал тебе отдать тех оленей, которых... обещал мне за работу Килькут. Я сдержу слово,—напомнил Атувье и добавил: — Это будет совсем маленькая плата за жизнь моего друга. Знай, Чайвына, я всегда буду помнить тебя.

Чайвына, растроганный словами большого Атувье, от­махнулся.

—      И-и, не надо мне твоих оленей. У тебя жена и сын, их кормить надо. Ты уже расплатился.

—      Чем? — не понял Атувье.

—      Хорошими словами. Плохое слово — нож в грудь, хорошее слово — кусок оленины; услышишь его — тут совсем хорошо, — Чайвына погладил грудь. Мало добрых слов за свою кочевую жизнь слышал малооленный че­ловек Чайвына и потому правду сказал.

А Черная спина рвал кусок оленины и не видел, что на перекладине у входа в ярангу висят шкуры его со­братьев. Одна белая, вторая серая большая, но без хвоста, третья поменьше... Не знал раненый вожак стаи, что ест мясо оленухи, растерзанной Бесхвостым.