Олег Верещагин - Путь в архипелаге (воспоминание о небывшем)

Плащ подняли. Ленка поплыла над заснеженной землёй. А потом свободные концы плаща закрыли её, и остался только длинный свёрток в мёрзлой яме…

— Кто хочет что-нибудь сказать? — скрежещущее спросил я. Мне ответом было молчание, только Валька Северцева, шагнув вперёд, сдёрнула с пальца и бросила на плащ своё простенькое колечко со стразами и сказала мне:

— Всё наверное…

— Да всё, — я поднял револьвер. — Зарывайте.

Короткий выстрел расколол морозное утро пополам.

Пограничье. Поле боя.Ты да я да мы с тобою.Постоянная война.Я один и ты одна.Слева пушки, справа бомбы,Душ пустые катакомбы,Как берлинская стена.Чья вина? Ничья вина.Мы живём в пылу сражений,В взрывчатости отношений,В мёртвой пропасти без дна,И победа не видна,Но расписаны, как ноты,Канонады, артналёты.Наша бедная странаВ эти дни совсем бедна.Убедившись в неудаче,Мы сойдёмся и поплачем,Поцелуемся спьяна.Что поделаешь — война…

…Свой наган я спрятал в нише под нашим, мальчишеским настилом для спанья, замазав кант глиной.

А аркебузу Ленки взяла Ирка Сухоручкина.

РАССКАЗ 8

Шпоры на босу ногу

И как в войну, мы продолжали

В жизнь играть…

Снег и метель вьюжат —Дай мне тепла в стужу,Дай быть тебе нужнымкаждый час,Дай мне тепла лета,Дай мне чуть-чуть света,Чтоб луч летал где-товозле нас,

Дай мне чуть-чуть воли,Тяжкой не дай доли,Дай совладать с болью,будь нежна,И в грозовых бликахСлышать не дай крика —Знай, ты мне какникогда нужна!

Чтобы сутью трудный путь мой полон стал,Чтоб июль настал в январе —Засверкает в нём твоей любви кристалл,Чтоб в огне его мне,Чтоб в огне его мнесгореть!

Дай уходить твёрдо,Дай быть всегда гордым,Чтоб в тишине мёртвойне упасть,Дай мне моё правоБыть до конца правымИ самого себяне украсть,

Дай обрести веруВ то, что приду первым,Рыси не дай мерной —шпоры дай!Бросить в лицо спесиГлавную дай песнюИ в поднебесьееё сыграй!

Чтобы сутью трудный путь мой полон стал,Чтоб июль настал в январе —Засверкает в нём твоей любви кристалл,Чтоб в огне его мне,Чтоб в огне его мнесгореть!

Дай выйти сквозь стенуИз пустоты пленаИ над морской пенойчайкой взмыть,Дай мне упасть в волныНа острие молний,Всё в этот миг вспомнитьи забыть,

Дай мне чуть-чуть воли,Тяжкой не дай доли,Дай совладать с болью,будь нежна,И в грозовых бликахСлышать не дай крика —Знай, ты мне какникогда нужна!

Чтобы сутью трудный путь мой полон стал,Чтоб июль настал в январе —Засверкает в нём твоей любви кристалл,Чтоб в огне его мне,Чтоб в огне его мнесгореть!

В горах в этот день ещё лежал снег, но ниже по склонам уже грохотали ручьи, подрывая и скатывая в реки валуны, неся песок, глину и гальку. И ветер был тёплым, совсем весенним.

Княгиня Юлия пришла с охраной из двух человек почти в последний момент — я задержался у могилы Ленки Рудь в роще за пещерой. Охрана осталась ниже по склону, а она подошла ко мне, по колено проваливаясь в рыхлый снег.

— Уходите? — спросила она. Я кивнул:

— Сергей пришёл неделю назад. Он разведал путь и осмотрелся там… Но, может быть, мы когда-нибудь вернёмся. Мир, в конце концов, круглый.

— Тут вы всегда желанные гости, — вежливо ответила Юлия. Но потом взяла меня за локоть тонкими сильными пальцами и заглянула прямо в глаза. — Я знаю таких, как ты, — тихо сказала она. — Ни я, ни Борислав, никто из наших не говорили никому из вас… У меня был брат-близнец, Йожо. Когда мы обосновывались тут пять лет назад, он не остался с нами. Он и ещё несколько человек… Они ушли на юг. А три года назад нам сообщили, что негры уничтожили отряд Йожо на Крите, у него уже был большой отряд… Мне было бы легче узнать, что он убит. Но его взяли в плен и сделали рабом, Олег… Да, иногда бывает и так, — кивнула она в ответ на мой недоумённый взгляд. — Ты ведь идёшь примерно в те места… — Юлия вновь, как тогда, при первой нашей встрече, беззащитным жестом прильнула щекой к вороту плаща. — Если вдруг случится так, что ты… я была бы благодарна за любую весть.

— Да, княгиня, — кивнул я. И вновь — тоже как тогда, только не становясь на колено — поднёс свои губы к её руке. — Я ничего не обещаю, но я сделаю всё, что могу. А сейчас мне пора идти.

Я не оглянулся, уходя. Здесь надо было прочно отвыкать оглядываться…

…Танюшка ждала меня там, где начинался спуск к морю. Стояла, прислонившись к белому стволу берёзы, в котором уже, наверное, начинали закипать соки, и издалека смотрела на меня. И этого взгляда было вполне достаточно, чтобы разом стереть все заботы и неприятности — как мокрой тряпкой с доски.

— Пойдём? — кивнула она мне, и рукоять корды качнулась над плечом, на котором лежал край мехового капюшона.

— Пойдём, — кивнул я в ту сторону, где наш уходящий во главе с Сергеем отряд превратился уже в цепочку тёмных силуэтов. Мы начали спускаться вниз. — Весна наступает, и мы пойдём навстречу ей — уже хорошо, а?

Дунай вскрылся где-то за день до нашего прихода. Присутствие Таньки удержало меня от матерных ругательств, но Сергей не был столь щепетилен и вызверился на Саню:

— Ну что, достукался?! Раньше надо было выходить, а ты всё ныл, блин, чего-то дожидаться призывал… Дождались! Что теперь — ждать, пока лёд сойдёт?!

— И подождём, — абсолютно невозмутимо отозвался Саня. — Куда лететь?

— Ах, куда лететь… — но между ними встал и распёр их в стороны Вадим.

Ругань руганью, а половодье нам и в самом деле отрезало путь вперёд. Снега в этих местах почти не осталось (разве что в низинах он лежал бело-чёрной пористой массой), мы шли по раскисшей земле, готовой проклюнуться сплошной щетиной травы. Над нами тянулись и тянулись на север бесконечные вопящие косяки птицы.