Картинки – как будто бы про меня, а будто бы и нет - Никита Белугин

Мне почему-то так представилось, что мы одни, — если не во всём Мире, то по крайней мере очень далеко ото всех, от цивилизации и даже от времени, в котором мы живём; можно сравнить то ощущение с одиночеством в глухой какой-нибудь тайге. Мне казалось будто бы мы в какой-то пещере… И будто вижу я перед собой Катин образ и он так светел (хотя на самом деле её лицо освещала люстра на потолке машины), и видится мне лицо Анжелы таким чёрным, таким нехорошим, будто она, Катина подруга, враг ей, а не подруга. На самом деле, опять же, лицо её казалось мне таким тёмным, во-первых, из-за её действительной черноты, а во-вторых потому что она сидела в тени на переднем сидении, а стёкла автомобиля затонированы все вкруг, даже вместе с лобовым стеклом.

Тут хочу сделать отступление и сказать два слова по поводу этой татарки Анжелы и по поводу самих татар. Бывают же такие две подруги, где одна злее, а другая добрее; многие сравнивают такие пары подруг по тому, кто из них красивее, — тут я бы не стал так сравнивать, потому что обе они были красивые. Но даже и злые они были в принципе одинаково, да только я почему-то из них двоих ненавидел эту Анжелу гораздо более Кати; да, Катя меня тоже немного раздражала порой, не смотря на мою к ней симпатию, но всё же.

Теперь, касаемо татар. Я вообще не понимаю людей, которые живут не на своей земле. Нет, я вовсе не расист, не фашист там какой-нибудь и даже наверно не патриот, — но просто не могу себе представить, чтобы я жил в Монголии и чувствовал себя как дома. Не пойму негров, которые живут в США и качают там права, обижаясь на слово «негр». Ну призовут такого негра-американца в армию и отправят в Африку убивать его собратьев, и что он скажет — я не негр, я американец?

Я просто с детства вижу как все татары нас русских более или мене ненавидят. У меня много друзей татар и я всегда замечал как они друг с другом общаются несколько теплее, чем с нами, русскими. Хорошо, и русские ненавидят друг друга, причём все и всех, но ведь это другое! А если посмотреть на этот вопрос вот с какой точки зрения: есть народы научные, как европейцы, есть народы мудрые, как азиаты, есть народы добрые, как африканцы, и у каждого народа есть своя ахиллесова пята. И вот скажи я из своей России неграм, что они мол тупые и в науке представляют собой полный ноль, — так ведь они и не обидятся! А обидятся из них те, кто живёт у нас, а не у себя, — и здесь нет никакого расизма. У себя в Африке он даже согласится, а в ответ скажет, что русские зато в футбол не умеют играть, а мы мол умеем, и ещё добавит: “я уж молчу про баскетбол и просто бег”. Но скажи это негру здесь у нас и он полезет с тобой в драку, потому что — что ему ещё остаётся? Он скажет, что ты расист, что ты негостепреимен в собственной стране и так далее, и так далее.

Вот так же и с татарами, и с башкирами, и с казахами. Я почему-то люблю эти народы, когда их показывают по телевидению, но ненавижу, когда они считают себя русскими. Да вы же сами себя унижаете! Предателей никто не любит, — ни свои, ни чужие. А эмигранты отправились за деньгами в чужие страны, — ну или даже родились в чужой стране и не хотят уезжать из неё потому что в ней повкуснее кормят.

Я обожаю туристов, но ненавижу эмигрантов, — вот что я хотел сказать; да, и русских эмигрантов я тоже презираю, не смотря на какую-нибудь изъявляемую ими любовь к своей стране из какой-нибудь Франции, как, например потомки нашего Пушкина, что с трудом могут уже и изъясняться-то на русском. Впрочем, про Пушкина это я зря вставил, ведь он был и негр и русский одновременно… Да, и кстати, тот обожаемый мной рэпер Руставели тоже чистокровный татарин, живущий в Москве…

Мда, здорово я проврался и отвлёкся, так что придётся продолжение истории описать уже в следующей главе. А впрочем оно так и лучше будет, так как глава эта и закончит рассказ, и глава эта опишет всю катастрофу, что повлияла на мою жизнь кардинально.

Вернёмся в автомобиль. Чувствую, зря я так предвосхитил эту последнюю главу, потому что ничего толком не помню, а помню лишь фрагментами… Впрочем, их и опишу.

Я кажется ничего такого грубого не сказал чёрненькой Анжеле, но помню страх в её лице, помню как Катя утешала её словами — «да чего ты», — помню как она вышла, а Катя осталась. И вот тут произошло оно… Всякое в моей жизни случалось, — и очень неприятное, и очень приятное, — но такого восторга, такого упоения, как в тот вечер, сидя с ней рядом, я не испытывал никогда.

Мы о чём-то перекидывались словами, — я не помню о чём. Помню то как я чувствовал это упоение за самой обыкновенной беседой, сидя с самой обыкновенной девушкой. Не знаю, любовь ли это меня наполняла, — я никогда никого не любил по-настоящему. Сомнение моё по этому поводу другого рода: я сомневаюсь, что любовь может быть настолько сильной, и я думаю, что то, что я испытал тогда, гораздо сильнее той самой настоящей любви, о которой так много песен спето.

Не помню как я прилёг к ней на коленки, но помню, что моей голове было очень приятно на них лежать. И вовсе не похотливое чувство владело мной! Мне казалось, будто это какое-то божество, какой-то ангел, который заботится обо мне, который не отвергает и значит любит меня! Она так нежно гладила мои волосы…

Да, всю эту сцену, весь этот вечер я сам устроил, — я уже давно шёл к этому вечеру, я, может быть, на наркотики подсел ради этого вечера. Впрочем, я, кажется, опять вру… Я ведь всего-лишь симпатизировал ей на наркоманских хатах, от безделья заигрывая с ней и отвешивая различные шутейки. Но так или иначе я добился своего. Она была рада тому, что мы вместе и тоже не из похоти, а из какого-то