Леонид Платов - Искатель. 1970. Выпуск №3

Наконец черед по кругу снова дошел до Бати. Ему-то, конечно, дали прикурить первому, но самокрутка его успела уже погаснуть — из-за того, что он вытаскивал из планшета карту и, подсвечивая себе фонариком, долго ее рассматривал.

Лицо у Бати — большое, доброе, украшенное молодой бородкой и очень спокойное.

Он и разговаривает всегда неторопливо, негромко и как-то очень запросто.

Вот, например, Батя в присутствии Колесникова учит храбрости разведчика, недавно зачисленного в отряд.

— Ну что? Боялся вчера в разведке-то?

Парень мнется.

— Говори, не стесняйся! Разведчик обязан говорить командиру всю правду.

Парень сконфуженно моргает белесыми ресницами.

— Было, Батя, маленько.

— Правильно! Ты же нормальный человек. Не боятся только кретины, да и то, наверное, когда «под газом». А нормальные приучаются преодолевать страх силой воли. И потом мы же все заняты на войне, верно? Это тоже помогает. Ты, стало быть, преодолел свой страх волевым усилием. Я даже не заметил, что ты боялся…

О! Спокойствие Бати! О нем нужно бы писать военно-педагогические диссертации, а может быть, даже складывать песни!

Был бы Батя рядом, все, наверное, пошло бы иначе. Уж он-то сразу бы нашелся, помог разобраться в этой пестрой карусели за стеной. Главное, подсказал бы, почему днем все цветы в саду выглядели «глазастыми»?

Колесникову снова представился сад, мелькающий, куда-то несущийся, с мириадами широко раскрытых, неподвижных, злых глаз, обращенных в его сторону. Сад был похож на развернутый надменно хвост павлина!

Но едва лишь вспомнился этот пугающий глазастый хвост, как сердце опять суматошно заметалось, заколотилось в груди…

Колесников сказал себе: «Спи! Не думай больше о саде! Думай о чем-нибудь другом, очень хорошем!»

И тогда он сделал то, что обычно запрещал себе делать: он позвал на помощь Нину.

Ему почти сразу удалось увидеть себя с Ниной на берегу моря.

Как придирчивая покупательница в ювелирном магазине, она перебирает ракушки и разноцветные камешки. Лучшие не спеша откладывает в сторону, остальные струйкой пропускает между пальцами и, склонив набок кудрявую голову, прислушивается к их тихому звяканью-перестуку. Домой, в Москву, хочет увезти только самые красивые, самые звонкие!

А он разлегся рядом на сырой гальке и, закинув руки за голову, снисходительно объясняет подружке про Черное море.

Сейчас, правда, оно не в лучшем своем виде — серое, неприветливое, февральское. Коренному крымчаку даже неловко перед приезжей за свое море. Приехала бы сюда весной, или летом, или осенью!

Нина порой отрывается от ракушек и доверчиво смотрит на своего спутника. Глаза у нее такие милые, оживленные, чуть косо поставленные!

Удивительно, до чего они, эти глаза, не умели лгать!

В первый день знакомства посмотрели строго-отчужденно, потом, через два или три дня, потеплели и, наконец, стали сияющими, счастливыми, влюбленными. Зато спустя несколько лет…

Но — стоп! Дальше нельзя вспоминать! Он выскочил на запретный красный свет!..

Нужно рисовать Нину в своем воображении только такой, какой видел ее в доме отдыха на южном берегу — худенькой, совсем юной, почти подростком. Впоследствии-то она выровнялась, стала красивой, статной. Но тогда она уже не любила его.

…Серое небо, тусклый день. Узкой тропинкой поднимаются они с пляжа, по-зимнему пустынного. Алыча, которая первой из всех деревьев расцветает в Крыму, перегородила им путь ветками.

Нина притягивает к себе одну из веток.

— Какая же ты красавица! — шепчет она, прижимаясь щекой к белым пушистым цветам. — Я бы хотела быть похожей на тебя!

Хотя нет, он ошибся! День как раз выдался солнечный, впервые за все время, и море было синим, празднично синим. А прибой в спокойном сознании своей силы ударял через правильные промежутки времени о берег…

Сердце Колесникова, лежащего на тюфяке в тюремной камере, бьется уже равномернее, реже, подчиняясь ритму прибоя. Сверкающее пространство наплывает и наплывает из-за горизонта. Что-то шепчет на ухо волна. Тишина. Тепло. Покой.

Но это уже был сон.

Море покачивало Колесникова между пологих своих холмов по-матерински бережно, будто убаюкивая в объятиях измученного, уснувшего, наконец, ребенка…

ГЛАВА IV. «СТОЯЩИЙ ПАРЕНЬ»

Скрипнула входная дверь. Моряки, курившие в молчании у стола, оглянулись и встали.

Пригибаясь, чтобы не задеть — за притолоку двери, вошел старший лейтенант, детина высоченного роста.

— Брр! Ну и погодка! — сказал он, стряхивая с фуражки капли воды. — Сидите, сидите, товарищи! Говорят, в Австрии климат лучше, чем в России. Кой черт лучше! Вторая половина апреля, а дождит, как в ноябре.

Сняв шинель и вытирая платком мокрое лицо, он подсел к круглому столику, над которым висели часы с кукушкой, сказал:

— Пришел приказ о награждении за Эстергом-Татскую операцию. Колесникову орден Отечественной войны первой степени посмертно!..

Перед нами — знаменитый отряд разведки Краснознаменной Дунайской флотилии. Часть разведчиков на задании, остальные отдыхают.

Расположились они в брошенном хозяевами доме, который стоит на отшибе, на самой окраине населенного пункта. Это удобнее, меньше беспокойства. Не то пришлось бы отселять жителей из соседних домов, В любых условиях, в том числе и на отдыхе, разведчики обязаны сохранять «инкогнито». Вражеская контрразведка, пытаясь парировать действия наших разведчиков, неустанно стремится засечь их местопребывание.

Дунай — неподалеку от дома, в каких-нибудь полутораста шагах. Там под охраной часового покачиваются у причала катера и полуглиссеры отряда.

Позади — Вена. Впереди — Верхняя Австрия.

Круг света от лампы под абажуром падает на стол, застеленный клеенкой. Четыре разведчика играют в домино. Несколько человек старательно орудуют иглами, чиня свою одежду. Остальные просто сидят у стола, разморенные теплом, покуривая, перебрасываясь репликами, наслаждаясь иллюзией домашнего уюта.

К нынешнему своему командиру они присматривались долго и все это время называли его согласно уставу: «товарищ старший лейтенант». Батей начали называть только после того, как он под Туапсе сумел вывести из боя весь отряд через Чертов мост, вдобавок без потерь. Батя — это нечто вроде почетного звания, которое разведчики сами дают командиру.

Сейчас он не принимает участия в разговоре. Положил на столик свой планшет — собрался поработать немного перед сном.