Леонид Платов - Искатель. 1970. Выпуск №3

…Ей видится узкое лицо в зеленом обрамлении веток, очень медленно наклоняющееся над ней. Выражение лица странное — требовательно-настойчивое, жадное и в то же время робко-нежное, чуточку даже испуганное.

Впрочем, все это было потом. Сначала она увидела его в комнате, где стучала на машинке пожилая секретарша. Плечом вперед ввалился в комнату худой парень лет семнадцати. Руки засунуты глубоко в карманы, мятая кепочка на затылке, а из-под кепчонки торчит устрашающих размеров чуб.

— Что же это, товарищи начальнички? — сказал вошедший ломким басом. — Выходит, погодой в доме отдыха не обеспечиваете, да еще и добавки к завтраку жалко. Плоховато заботитесь о рабочем классе!

Слова эти, впрочем, не произвели никакого впечатления на видавшую виды секретаршу.

— Входя в помещение, — сказала она назидательно, — кепочку полагается снимать, уважаемый класс!

Смутьян сконфузился. Это было неожиданно. Румянец пятнами пошел по его щекам, и он поспешно стащил с головы кепку.

Не дослушав разговора, Нина выскользнула боком в дверь.

В столовой она не увидела его — наверное, обедал в другую смену. Но когда после тихого часа вышла погулять с подружками, он уже был тут как тут.

Впрочем, ее, конечно, не заметил, не запомнил. Внимание его привлекли Зинка или Милочка — обе были хорошенькие.

— Извиняюсь, девушки! — раздался голос за их спинами. — Вы местные? Не подскажете ли, где здесь Черное море?

А они гуляли как раз вдоль набережной. Ну и остряк! Наверное, еще Адам знакомился так с Евой!

— А вот же море! — Милочка повела рукой вправо. Зинка прыснула.

Еще круче сдвинув кепку на затылок, он с независимым видом зашагал рядом.

— Одни фабзайцы и фабзайчихи здесь, как я посмотрю, — сказал он снисходительно. — Вы тоже зайчихи?

Милочка зашлась от хохота, а Зинка ответила с достоинством:

— Что ты! Не все. У меня, например, давно разряд!

— А хотите, я угадаю ваше будущее? — неожиданно спросил он. (Для него и тогда были характерны внезапные повороты в разговоре.)

— Как, ты угадываешь будущее?

— А что такого? По линиям рук. Хиромант-самоучка.

Зинка и Милочка с готовностью ткнули прямо в лицо ему свои раскрытые ладони. Поколебавшись немного, протянула ладонь и Нина, Но он сказал не о будущем, а о настоящем.

— Вы, девчата, — слесаря или токаря, — объявил он, вглядевшись в их ладони. — Нас, хиромантов, не обманешь.

У Зинки и Милочки стали вот такие круглые от удивления глаза!

— Я и сам токарь, — небрежно пояснил он. — Только, ясное дело, не вам чета. Я — лекальщик высшего разряда! Понятно? Или даже подмастер. Знаете, сколько огребаю в получку? Триста рублей. А то и пятьсот. Вот как!

Но в данный момент получки его не интересовали Зинку и Милочку. Их интересовало собственное будущее.

Тут он принялся молоть всякую чепуху про кинозвезд, про мужей-академиков, про собственные дачи и даже автомашины. Зина и Милочка только восторженно взвизгивали и давились со смеху.

— А тебе что нагадать, китаяночка? — начал было он, обернувшись к Нине. Поднял взгляд и — запнулся! И потом уже глядел не на ладонь, а только неотрывно ей в глаза.

— О! Тебе полагается самое счастливое будущее, — медленно сказал он после паузы. — Я бы, знаешь, очень хотел, чтобы у тебя было такое будущее!

Ничего не поняв, Зинка и Милочка опять захихикали. А он, пройдя несколько шагов, вдруг залихватски тряхнул своим чубом:

— А ведь я, девушки, пошутил насчет лекальщика! Какой я, к шутам, лекальщик? Просто разнорабочий я. В ялтинском городском парке — на подхвате.

— Значит, поливаешь цветики-цветочки? — поддразнила Зинка. Она была побойчей.

— Так это же временно! Цветы в последующей моей жизни роли играть не будут, — успокоительно пояснил он, обращаясь по-прежнему к ней, к Нине, а не к Зинке с Милочкой.

— А что будет играть? — спросила она.

— Облака да туман, — серьезно ответил он. — И еще обледенение. Я предполагаю стать знаменитым полярным летчиком.

— Сразу уж и знаменитым? — робко пошутила она.

— Иначе, согласись, смысла нет. Ну, не сразу знаменитым, само собой. Впоследствии времени.

— А как ты угадал, что мы слесари?

— Ну, это нетрудно было угадать. Ладошки у вас розовые, чисто отмытые, а вот в линиях в этих, по которым судьбу предсказывают, металлическая пыль до сих пор осталась.

Разговаривая, они свернули с набережной на тропинку, уводившую в горы. Поднимались не спеша, гуськом: первой она, за нею, отступя на шаг, он. Зинка и Милочка отставали все больше и больше. Снизу донесся голос Милочки:

— Эй, Нинка, поберегись, смотри! А то садовник-то заведет тебя в чащобу, там и бросит!

— Стало быть, тебя зовут Нина, — сказал он задумчиво. — Иначе — Ниночка, Нинушка… Сколько же тебе лет, Нинушка? О! Вот как! Через два месяца будет уже шестнадцать!

И непонятный ей трепет охватил ее, когда она услышала, как бережно произнес он ее имя: Нина…

Полторы недели, которые оставались у нее до отъезда из дома отдыха, они провели, почти не разлучаясь.

Жаль, что был февраль, а не май, нельзя было купаться в море. По временам шел дождь и задувал порывами ветер. И все же солнце то и дело прорывалось из-за туч.

На южном берегу цвела пока одна алыча. Цветы у этого дерева маленькие, беленькие, с пятью разомкнутыми лепестками. Даже в разгар зимы они пахли весной, иначе не скажешь. Такой это нежный, милый, прохладный запах.

— А ты знаешь, они очень упрямые, — сказал Виктор. — Бывает, в феврале ударят морозы, нет, не сильные, но все же прихватывают, и цветы алычи опадут. Потом отпустит немного, смотрим, а они опять белеют на ветвях.

Виктор и Нина любили гулять среди деревьев алычи, забирались в горы, откуда дом отдыха выглядел, как коробка из-под торта. А иногда подолгу просиживали на пляже, перебирая разноцветные камешки и поглядывая на серое, с белыми полосами и пятнами, угрюмое море. («Учти, скоро март — пора равноденственных бурь», — многозначительно пояснял он.) Она не понимала, что такое «равноденственные», стеснялась спросить, но слово «буря» пугало ее, и она теснее прижималась плечом к Виктору.

— А теперь расскажи, кто ты, — просил он. — Я так мало знаю о тебе. Ты — Нина, ученик слесаря, через два месяца тебе будет шестнадцать. У тебя узкие, странные, очень правдивые глаза. Ну, а еще?

Она смущенно улыбалась и пожимала плечами. Рассказала бы ему все о себе, но что же делать, если нечего еще рассказывать?

Впрочем, ему тоже почти не о чем было рассказывать. Отец его, правда, гремел на всю Керчь — он-то и был знаменитым лекальщиком! Но характер имел плохой, скандальный. В семье не ладилось. Он то расходился с матерью, то снова сходился. Ничего нельзя было разобрать в этом деле. Виктор собрался и уехал, поступил на работу — конечно, временно — в ялтинский городской парк.