Джакомо Казанова - Любовные и другие приключения Джиакомо Казановы, кавалера де Сенгальта, венецианца, описанные им самим - Том 1

Сия юная и прелестная особа достигла уже семнадцати лет. Её сверкающую белизной кожу оттеняли роскошные чёрные волосы. Черты лица отличались идеальной правильностью, брови выгибались крутой дугой, а жемчужный ряд зубов проглядывал из-за алых уст, на которых играла улыбка, полная грации и целомудрия.

Посвятив беседе всего несколько, минут, г-н Морэн уехал по делам, мне же предложили квадриль, а когда я проиграл луидор, это было сочтено величайшим несчастьем. Я нашёл в мадемуазель Роман рассудительность, благонравие без малейшего притворства, приятность обращения и, превыше всего, отсутствие каких-либо претензий. Она отличалась весёлостью, ровным настроением и той естественной деликатностью, которая отказывается принимать слишком лестный комплимент или остроту, так как иначе пришлось бы показать себя более просвещённой, чем ей хотелось бы. Одетая с безупречной аккуратностью, она не имела на себе ничего лишнего, что могло бы служить признаком достатка — ни серёг, ни колец, ни часов. Можно было по справедливости сказать, что её украшает лишь собственная красота, и единственное исключение составляла чёрная лента вокруг шеи с золотым крестиком. Грудь изящной формы ни в чём не нарушала соразмерности пропорций. Мода и воспитание приучили её показывать наполовину сие сокровище с той же непосредственностью, что и пухленькую белую ручку или ланиты, на которых алость розы сочеталась с белизной лилии. Изучая её манеры, дабы узнать, можно ли питать хоть малейшую надежду, я совершенно потерялся и не был в состоянии сделать какое-либо заключение. Ни одно слово и ни одно движение не могло зародить во мне даже тень ожидания. Впрочем, она не дала никакого повода и для отчаяния.

Её манеры были столь же естественны, сколь и сдержанны, и это ставило в тупик мою проницательность. Однако же небольшая вольность, которую я позволил себе за ужином, дала мне проблеск надежды. У неё упала салфетка, я поспешил поднять оную и положить ей на колени. При этом я нежно сжал её ногу и не приметил на лице даже малейшего знака неодобрения. Довольный сим предзнаменованием, я пригласил назавтра всё общество обедать и ужинать у меня, предупредив мадам Морэн, что не буду выезжать целый день, а посему она сделает мне удовольствие, воспользовавшись моим экипажем.

Я проводил Вальанглара и возвратился к себе, строя воздушные замки касательно мадемуазель Роман.

Своему консьержу-повару я сообщил, что за обедом и ужином нас будет шесть персон, и затем отправился спать.

Раздевая меня, Дюк изрёк:

— Сударь, вы хотите наказать меня, но я больше всего недоволен тем, что из-за этого вы лишаете себя услуг этих очаровательных девиц.

— Ты нахал.

— Но зато я служу вам от чистого сердца и беспокоюсь о ваших удовольствиях, как о своих собственных.

— Ты просто наловчился выгораживать себя. Уж очень я тебя избаловал.

— Так мне причёсывать вас завтра?

— Нет, и можешь ходить в город каждый день, но возвращайся к обеду.

— А малютку я всё-таки приберу к рукам.

— И попадёшь в сумасшедший дом.

Дерзость, хитрость, разврат и дурное поведение — всё прощал я сему испанцу ради его преданности, послушания и умения держать язык за зубами.

Наутро вошедшая с шоколадом Роза, смеясь, рассказала, что мой слуга послал за наёмной каретой, оделся важным господином и со шпагой на боку отправился, по его выражению, с визитами.

Под каким-то предлогом вошла Манон, и я понял, что обе красавицы сговорились не оставаться наедине со мною, чем, естественно, я не мог быть доволен, однако же не показал к тому вида. Встав, я едва успел облачиться в халат, как вошла кузина со свёртком под мышкой.

— Весьма рад вас видеть, мадемуазель. Что в этом свёртке?

— Вещи нашей работы. Посмотрите, здесь вышитые перчатки.

— Они очень хороши, особливо вышивка. И сколько стоит ваш товар?

— А вы торгуетесь?

— Всегда и подолгу.

Они немного пошептались, потом кузина взяла перо и, посчитав, сказала:

— Сударь, всё это стоит двести десять ливров.

— Вот девять луидоров. Вы должны мне шесть франков.

— Но вы же говорили, что имеете обыкновение торговаться!

— Вы напрасно мне поверили.

Она покраснела и подала мне сдачу. Закончив бритьё и причёсывание, Роза и Манон совершенно непринуждённо расцеловали меня, а когда я обратился за тем же к кузине, она поцеловала меня в губы так, что не могло оставаться никаких сомнений — при первой же возможности она будет моею. Манон и кузина вышли, и мы остались вдвоём с Розой, которая должна была одеть меня. Я предпринял наступление, но, встретив чрезмерно упорную оборону, закончил просьбой простить меня и обещанием никогда больше не повторять этого. Когда мой туалет был окончен, я подарил ей луидор и отпустил с благодарностью.

Оставшись один, я заперся и приступил к составлению гороскопа, обещанного мною мадам Морэн. Восемь страниц я с лёгкостью заполнил учёной чепухой и особенно распространялся о том, что уже произошло с её дочерью, поскольку во время вчерашней беседы мне удалось получить некоторые о том сведения. Остальное было написано согласно вероятности и пересыпано многочисленными “если”, которые и составляют всю науку астрологов, как помешанных на этом, так и откровенных обманщиков.

Я с тщательностью перечёл своё произведение и нашёл его блестящим. Занятия кабалистикой не прошли даром и выработали во мне нужную лёгкость.

Сразу же после полудня приехали гости, и в час мы сели за стол. Никогда ещё не видел я столь роскошного и изысканного обеда. Консьерж оказался таким человеком, которого надобно сдерживать, а не подгонять. Мадам Морэн с большой любезностью обращалась к знакомым ей девицам, а Дюк стоял за её стулом, одетый не менее пышно, чем королевский камергер. К концу обеда мадемуазель Роман поздравила меня с тем, что в этом прекрасном доме мне служат три грации, и я имел случай похвалить их талант, в доказательство чего принёс вышитые ими перчатки, которыми она искренне восхитилась. Я не упустил случай и тут же попросил у тётушки разрешения предложить в подарок по дюжине перчаток для каждой из её девиц. Затем я представил гороскоп, и г-н Морэн прочёл его. Хотя он и не проникся доверием к моему предсказанию, но вынужден был признать, что всё выведено из расположения планет ко времени рождения его дочери. Мы два часа говорили об астрономии, а ещё два занимались игрой в квадриль, после чего спустились прогуляться в сад, где все были достаточно учтивы, чтобы оставить мне полную свободу для беседы с очаровательной Роман.

Наш разговор, а вернее мой монолог, вращался лишь вокруг того глубокого впечатления, которое произвела на меня её красота, а также чистоты моих намерений и глубокой потребности быть любимым, дабы не оставаться до могилы несчастнейшим из людей.