Джакомо Казанова - Любовные и другие приключения Джиакомо Казановы, кавалера де Сенгальта, венецианца, описанные им самим - Том 1

Размышляя о своём положении, я не мог не признать себя совершенно счастливым. Я обладал безупречным здоровьем, достиг самого цветущего возраста, не имел никаких обязанностей и ни от кого не зависел. У меня доставало денег, удачи в игре и благосклонности интересных женщин. Воспоминания о горестях и неприятностях, которые приходилось временами испытывать, сменялись таким обилием радостей и счастья, что мне не оставалось  ничего другого, как благодарить судьбу. Я заснул с этими приятными мыслями и в своих сновидениях грезил о прекрасной брюнетке, увиденной в концерте.

Утром, в восемь часов, одна из дочерей консьержа принесла мой шоколад и сказала, что у Дюка жар.

— Надобно позаботиться о бедняге.

— Кузина уже пошла дать ему бульона.

— Как вас зовут, мадемуазель?

— Моё имя Роза, сударь, а Манон — моя сестра.

В эту минуту вошла Манон с моей рубашкой, у которой она гладила кружева. Я поблагодарил её, и она, покраснев, сказала, что всегда причёсывает своего отца.

— Я рад слышать это, мадемуазель, и буду доволен, если вы станете оказывать и мне такую же услугу до выздоровления моего камердинера.

— Весьма охотно, сударь.

— А я, — со смехом вмешалась Роза, — буду брить вас.

— Интересно, как это получится? Принесите-ка воды.

Пока Манон готовилась к причёсыванию, я быстро встал, и возвратившаяся Роза отменно выбрила меня.

— А теперь, мадемуазель, вы должны обновить мою бороду, — с этими словами я подставил ей щёку, но она сделала вид, что не понимает.

— Вы обидите меня, — с нежностью в голосе продолжал я, — если откажете в поцелуе.

Однако же, мило улыбнувшись, она отговорилась тем, что в Гренобле это не принято.

— Если вы не поцелуете меня, то я не стану бриться у вас.

При этих моих словах в комнату вошёл её отец.

— Ваша дочь, — обратился я к нему, — прекрасно выбрила меня, но не желает обновить мою бороду, потому что это не принято в Гренобле.

— Это принято в Париже, дурочка. Ведь меня ты целуешь, так почему не оказать такую же любезность господину кавалеру?

Сделав вид, что подчиняется приказанию, она подошла с поцелуем, чем заставила Манон рассмеяться.

— Ладно, — сказал отец, — когда господин кавалер будет причёсан, наступит и твоя очередь. 

Сей догадливый плут сразу же нашёл верный путь, чтобы я не проверял его счета. Впрочем, старался он напрасно — для меня все его ухищрения не переходили границ умеренности.

Манон причесала меня не хуже, чем моя милая Дюбуа, о которой я всё ещё вспоминал с удовольствием. Не в пример Розе она поцеловала меня без лишних церемоний. Обе вышли, когда доложили о прибытии банкира.

Этот молодой человек, отсчитав четыреста луидоров, заметил, что мне будет удобно в занимаемом доме.

— Несомненно, — отвечал я, — ведь обе сестры очаровательны.

— Но их кузина ещё лучше. Отец имеет ренту в две тысячи франков, и дочери смогут выбрать себе мужей среди коммерсантов.

Любопытствуя видеть эту кузину, которая, как говорили, была ещё красивее обеих сестёр, я спустился вниз и у попавшегося навстречу консьержа спросил, где комната Дюка.

Я увидел своего молодца облачённым в халат и сидящим на постели. Румянец на его лице не свидетельствовал об опасной болезни.

— Ну, что с тобой?

— Ничего, сударь. Просто я приятно провожу время, поскольку вчера у меня возникло желание заболеть.

— С чего это?

— А после того, как я увидел здешних граций, которые куда лучше вашей прекрасной экономки, не позволившей мне поцеловать её. Однако что-то не торопятся с моим бульоном, придётся рассердиться.

— Господин Дюк, вы наглец.

— Сударь, может быть, вам хочется, чтобы я выздоровел?

— Мне хочется покончить с этой комедией, она уже надоела.

Тут открылась дверь, и вошла кузина с бульоном. Я нашёл её восхитительной.

— Я желаю обедать в постели, — сказал испанец.

— Вам будет подано, — ответила девица и вышла. 

— Эта девчонка изображает из себя принцессу, — заметил Дюк. — Но меня не обманешь. Не правда ли, сударь, вам она тоже кажется прехорошенькой?

— Мне кажется, что ты совсем обнаглел, и я недоволен твоим обезьянством. Вставай и будешь прислуживать за столом. В этой комнате ты не останешься, консьерж даст тебе другую.

Выходя, я встретил прекрасную кузину и сказал ей, что завидую тому вниманию, которого удостоился мой слуга, и поэтому прошу её не затруднять себя более.

— О, Боже мой, я буду только довольна.

Перед обедом приехал барон и рассказал, что явился прямо от той дамы, которой представлял меня. Она была женой адвоката Морэна и тёткой заинтересовавшей меня девицы. “Я сказал о том впечатлении, которое произвела на вас племянница. Она обещала позвать её и держать при себе весь день”.

Отдав должное обеду, не только не уступавшему вчерашнему ужину, но по разнообразию блюд способному возбудить аппетит мертвеца, мы поехали к мадам Морэн, которая приняла нас с непринуждённостью парижанки. Она представила мне своих семерых детей. Старшей дочери, не отличавшейся ни красотой, ни безобразием, было двенадцать, хотя выглядела она, как четырнадцатилетняя. Я сказал об этом, и мать, дабы убедить меня в истинности своих слов, принесла свидетельство, где был записан год, месяц, число и даже час её рождения. Подивившись сей пунктуальности, я спросил, имеют ли они гороскоп.

— Нет, ещё никто не оказывал нам сей любезности.

— Время пока не упущено, и Бог, по всей вероятности, предназначил столь приятное дело для меня.

В эту минуту вошёл муж мадам Морэн, и она представила его. Обменявшись любезностями, мы возвратились к гороскопу. Адвокат вполне резонно заметил, что астрология если наука и не вполне ложная, то, по меньшей мере, весьма сомнительная; что, имея слабость заниматься ею некоторое время, он, в конце концов, понял бессилие человека прочесть будущее и обратился к непреложным истинам астрономии. Я увидел, что передо мной разумный и просвещённый человек, и нимало не сожалел об этом. Однако же Вальанглар, веривший в астрологию, принялся возражать ему. Пока они спорили, я украдкой списал время рождения девицы Морэн, однако же отец понял, в чём дело и, покачав головой, только улыбнулся. Я не смутился сим обстоятельством и продолжал писать, твёрдо решившись в ближайшие пять минут сделаться астрологом.

Наконец появилась и очаровательная племянница. Тётушка представила мне её как мадемуазель Роман-Купье, дочь своей сестры, и, повернувшись к самой девице, сказала о моём пламенном желании познакомиться с ней после встречи в концерте.

Сия юная и прелестная особа достигла уже семнадцати лет. Её сверкающую белизной кожу оттеняли роскошные чёрные волосы. Черты лица отличались идеальной правильностью, брови выгибались крутой дугой, а жемчужный ряд зубов проглядывал из-за алых уст, на которых играла улыбка, полная грации и целомудрия.