Фредерик Неваль - Гробница Анубиса

— Услышат бы тебя кто-нибудь — подумал бы, что папа тебя купил.

— Это более или менее так и было. Если бы он не заплатил, ему ни за что бы не дали меня усыновить.

— Уж не потому ли ты так долго потом называл меня хозяином?

— А ты-то уж как постарался меня в этом разубедить! — напомнил он, в притворной ярости вращая глазами. — Быть таким отвратительным, как ты в ту пору, это уметь надо…

Я поневоле прыскаю.

Моя задница доныне помнит то убедительное наставление, которое было ею получено от нашего отца, когда он заметил, что я не только третирую приемного брата, словно прислужника, стоит нам остаться наедине, но еще и норовлю сваливать на него все домашние обязанности, порученные в равной мере нам обоим, угрожая в случае неповиновения выгнать его из дому.

— А ты поставь себя на место единственного сынка, пятнадцатилетнего испорченного балбеса, которому этак холодно объявляют: «Благополучно доехал? Индия тебе понравится, сам увидишь. Ах да! Я тут одного неприкасаемого усыновил. Теперь у тебя есть брат».

— Когда ты наконец дозреешь до того, чтобы изъять из своего обихода термин «неприкасаемый»? Даже в Индии это слово больше не в ходу.

— Этти, знаешь… мне бы хотелось, чтобы ты пересмотрел свое предложение отправиться туда вместе со мной.

Он выпрямляется на своем кресле, я вижу, как напряглись его пальцы, сжимающие чашку. Однако устремленный на меня взгляд остается столь же уверенным, улыбка все также иронична.

— Морган, я чувствую себя превосходно. Перестань беспокоиться за меня. Ты бы лучше о себе позаботился. — (Тут я изображаю на физиономии умеренное недовольство, он же разглядывает меня украдкой.) — Ты на грани нервного срыва. Пока мы тут беседуем, твои чакры, наверное, уже такой цвет приобрели, для какого даже в словаре названия не подберешь, — усмехается он, вставая!

Братец не дает мне времени отпустить в ответ язвительную реплику, которая уже вертится у меня на языке.

Проходя мимо, он легонько нажимает мне кончиком пальца какую-то точку на груди, и тотчас острая боль пронзает брюшную полость.

— Кроме всего прочего, на карту поставлено твое здоровье.

Согнувшись в три погибели, я смотрю ему вслед, пока тени сада не прячут его от моих глаз, но готов поклясться, что он улыбается, это видно даже по удаляющейся в потемках спине. Тем сильнее он меня бесит.

Стараясь дышать глубже, чтобы поскорее прогнать спровоцированный им грудной спазм, раскуриваю сигарету — последнюю из пачки. Мобильник, внезапно завибрировав у пояса, заставляет меня вздрогнуть. Кто может звонить в такой час? Хватаю трубку, готовый к худшему.

— Добрый вечер, Морган. Надеюсь, я вас не разбудил.

Меня пробирает леденящий озноб, сигарета выпадает изо рта.

— Гелиос…

— Вы как будто удивлены. Разве я вам не обещал, что этим летом свяжусь с вами?

— Ну, вообще-то… — бормочу я, — наверное…

Засим повисает долгая пауза.

— Морган, ваш голос как-то странно звучит. Я что, вытащил вас из постели? Но вы же, помнится, сова, привыкли ложиться поздно?

Похоже, он пытается намекнуть на что-то пикантное, но у меня нет ни малейшего желания шутить.

— У нас проблемы, Гелиос. Громадные проблемы.

— С вашим братом? А я думал, он держится как нельзя более чуде…

— Мне придется срочно отправиться в Индию.

Тут я в деталях описываю ему приезд нашего адвоката и бедственное положение, в которое попал отец. Заодно ввернул и пару слов об угрозе преследования, нависшей над Франсуа Ксавье, и о том, какие последствия все это может повлечь для меня. Он слушает не прерывая, а когда я наконец умолкаю, принимается кашлять.

— Сами видите, Гелиос, положение катастрофическое, — нажимаю я, одновременно тряся пустой пачкой, будто оттуда каким-то чудом могла выпасть еще одна сигарета.

— Ну, прежде чем толковать о катастрофе, давайте подождем, увидим, как все обернется.

Во мне начинает проклевываться росток безумной надежды. У Гелиоса длинные руки. Очень длинные, уж я-то более чем хорошо об этом осведомлен.

— Послушайте… если бы вы смогли чем-то… чем бы то ни было помочь в этом деле, я вас уверяю, что со своей стороны…

— Терпение, Морган. Дайте мне немного времени, я должен кое-что прояснить, вы же, простите, если это вас задевает, но, по существу, вы ничего не знаете. Или почти ничего из того, что нужно.

— Но я слово в слово пересказал вам все, что говорит адвокат моего отца.

— Навабраи Сундарайян, верно? Ничего о нем не слышал. За какие дела он берется?

— Он не из тех, кого можно назвать звездой этой профессии. Просто друг отца. Двадцать лет назад он занимался формальностями усыновления Этти. И у него есть влиятельные знакомые.

— Понятно, — протянул он, и я уловил в его голосе оттенок презрения. — Как бы то ни было, эти его связи не столь значительны, чтобы слава о нем соблаговолила достигнуть моих ушей. Я найду вам защитника, который специализируется именно на том, чтобы доводить дела подобного рода до благоприятного конца.

— Я вам очень благодарен. — проговорил я, толком не понимая, обращаю ли эти слова к Гелиосу или ко всем богам, способным меня услышать.

— Не благодарите. Я не меньше вашего заинтересован в том, чтобы предоставить в распоряжение вашего отца наилучшую защиту из всех возможных и, если потребуется, подергать за кое-какие ниточки, чтобы выпутать его из этой скверной истории. Время поджимает, вам придется взяться за работу как можно скорее.

Кровь отхлынула от моей физиономии.

— Прошу прощения?

— У вас что, память короткая, Морган? — осведомился он весьма сухо. — Вы меня удивляете.

Наш с ним последний разговор, имевший место год назад, стал мало-помалу пробивать себе дорожку в извилинах моего мозга.

— Что вы мне предлагаете?

— Охоту за сокровищем. За древней маской, которую я потерял.

— Что за маска?

— Египетская.

— Если память мне не изменяет, вы сейчас погрузились в египетскую древность?

Он насмешливо фыркнул:

— Я не какой-нибудь фанатик. Эта маска — вещь уникальная, и ей не терпится вернуться к своему хозяину.

— Как в свое время мечу Александра? — вставил я задиристо. — Что вы с ним сделали, Гелиос?

— Морган, уговор между нами яснее ясного: никаких вопросов.

— Вы забываете, что у одного из моих друзей неприятностей выше головы из-за этого меча.

— Я ничего не забываю. Ваш друг — хранитель египетских древностей Лувра. Профессор Ксавье, не так ли?

— Да. Тот самый Ксавье, что подписал…

Вдруг ужасающая мысль пробуждается в моей голове. Коллекция Тутанхамона! Его знаменитая посмертная маска! Похищение по всем пунктам соответствовало характерному для Гелиоса образу действий.