Виктор Сафронов - Алмазная цепь

На его попытки применения грубой силы, к моему изнеженному организму я, резонно и без обиды заметил:

- Слышь, животное! Деда не тронь, а если коснешься моего породистого лица, вообще ничего не скажу, хоть режь, хоть пытай, — после таких слов, я презрительно повернулся к нему своим юлианским профилем. — А убьешь, бубновый интерес тебе с бардадымом будет, а не то, что ты ищейка ищешь, вынюхиваешь…

И такая решимость, и такой уверенный «хевиметал» зазвучал в моем голосе, что он яростно и безвольно опустил руки, сжав свои подлые кулаки. Я же продолжал, каркать:

- Харатьян, ищи другие методы разговора с невинноподозреваемым, — он сделал такой рассеянный вид, как будто то, о чем я говорю, его не касается. Видя его тактические маневры, я умышленно перехожу на крик. — Времена сейчас на дворе изменились… Демократию, говорю, объявили с позавчерашнего дня. Слышь, Харатьян, отменили-то полицейское государство… С его слежкой за своими гражданами и преследованием инакомыслящих… Давай распрямляй извилину и начинай ширше и гибчей смотреть на решение поставленных перед тобой задач…

В дедовском палисаднике, после моего пламенного крика, все маковые головки, от удивления попадали вниз, оставив старика без источника будущих наслаждений.

Каркал, каркал и накаркал.

Харатьян, как-то уж совсем лениво.

Нет, правильнее сказать неестественно лениво и картинно, достал свой револьвер и у меня на глазах, как бы в шутку, застрелил полковника Курдупеля.

Вот так просто, достал ствол (у меня сложилось полное впечатление, что он решил проверить, все ли патроны на месте) приставил к седой, чекистской голове и ни слова не говоря, нажал на курок.

Выстрел ударил по ушам пастушьим бичом… Я было дернулся отомстить, применить на практике древний принцип — око за око, зуб за зуб… Подскочил резво, словно шилом в задницу укололи, однако, в глаз мне уперся зрачок еще дымящегося пистолета. Шкурные интересы и воспоминания о краткости земного бытия, скоренько усадили меня обратно на скамейку.

Он же дурак, Харатьян-то. А дурак с пистолетом, гораздо опаснее дурака без него.

Н-да… Сказал я все правильно, но себя успокоить не удалось.

Ни черта себе. Это что же, шутки закончились? На глазах такого свидетеля, как я. Просто так, за здорово живешь, полковников не убивают.

Внутри у меня, много чего похолодело, а по коже пошли неприятные волны. Стало быть, нутро понимало, что жить мне осталось совсем мало.

Харатьян, как и все буйнопомешаные, словно прочитал у меня на лице весь текст, пронесшийся ураганом «по волне моей памяти» на музыку Давида-строителя.

Прочитал. Усмехнулся и устало начал успокаивать меня:

- Ты, — говорит, — Гусаров, так сильно не переживай о погибшем на боевом посту пенсионере… Это ж он, — Харатьян так резко ткнул пальцем в труп, что казалось от такого тычка, тот должен был дернуться и подпрыгнуть, но ничего подобного не случилось и убийца продолжал… — Это он, дедушка Курдупель, меня на тебя навел. Он, он, грибок ядовитый, слезно обещал, что ты здесь появишься. Небось, угощал тебя здесь, прятал, выхаживал?

Я скромно пожал плечами. С какой это стати, я буду выдавать секреты оперативной работы? А он не унимается.

- Он мне, вообще, крестным был, — я, от удивления, чуть не подавился собственными мозгами. — Друзья они, с моим боевым папашкой…. У-у-у, что ты, не разлей вода. Считай, это он его воспитал. Из зеленого и глупого опера, сделал человеком… Смейся, не смейся, но в люди вывел. И еще, будучи коммунистом, не побоялся зайти в церковь и поучаствовать в моем обряде обрез… т. е. — крещения…

Чем больше он говорил, тем тяжелее мне верилось в то, что я слышал.

- Ну ладно, про папу-маму я тебе рассказал, теперь ты мне ответь на этот мой аргумент, — и он вторично, презрительно ткнул пальцем в моего благодетеля. — Давай, не томи, мне хочется скорее стать обладателем ценной бандероли… Колись, падла, иде она?

Вместо чистосердечного признания, я разразился площадной бранью, которой меня обучал бригадир грузчиков, бывший боцман торгового флота — Степан Фомич Кржижановский (списанный с корабля за чрезмерное пристрастие к спиртному и отчасти за фамилию, которую в условиях морских переходов было тяжело выговаривать). Я тогда работал грузчиком на овощной базе, поэтому времени запомнить и закрепить полученный материал было предостаточно.

-…Это вздор сивой блудливой кобылы, высосанный из твоего грязного пальца, пардон, х… — не думая сдаваться, я закончил свое пламенное выступление следующим. — Сто чертей тебе в глотку и ржавый якорь в жопу…

Харатьян, зажмурившись и мечтательно улыбаясь, выслушал звук льющихся на него помоев. Во время моей убедительной речи, его так пару раз здорово тряхнуло, что казалось от полученного радиоактивного удовольствия, у него наступил преждевременный оргазм.

Получив удовольствие, он ничего не говоря в ответ, поднялся и пошел наверх…

Буквально через минуту вернулся. Держа за руку, привел ко мне…

Кого бы вы думали?

Нет, не Халявченко… И никого другого из своей банды…

Даже для меня, готового ко всяким его подлостям, такое появление было неожиданным и повергло меня в шок.

За руку он привел за собой… Аллу с дочкой.

Увидев «родное» лицо, Ксюшка, бросилась ко мне, прижалась.

- Дядя Леша, — говорит и все сильнее прижимается, ища у меня защиты. — Ты меня с мамой защитишь? А то здесь такие страшные дядьки…

Алла стоит рядом, уткнулась мне в плечо и плачет, боясь смотреть туда, где лежит убитый старик.

При чем здесь они? Я был ошеломлен. Зачем было вовлекать их во все это?

Ох, и защипало у меня в носу… Эх, и затосковало сердечко… Забилось, как этот… Ну… Маленький такой еще… Едрить, твою… А? О! Птенец — выпавший из гнезда.

Харатьян, видя мое смятение и неуверенность в завтрашнем дне, как ни в чем не бывало говорит.

- Ты, Гусаров, сам довел ситуацию до этого абсурдного финала, — он покрутил шеей, как будто пытаясь избавиться от остеохондрозной боли. — Ты хотел более сильный аргумент, вот он…

- Ну, ты и скотина, — прямо заявил я. — На детках спекулировать… Ломать меня через колено, судьбой вдовы, судьбой беззащитного ребёнка…

В своем пламенном негодовании, мне хотелось быть искренним и правдивым, однако материться при женщинах не позволяло домашнее воспитание.

- Пошли в подвал… — язвительно говорит он. — Пусть ребенок с матерью поест спокойно, а то всю ночь не спали, не ели, чего-то моих парней боялись.

ГЛАВА 72

Было у меня непреодолимое желание, когда это животное повернулось ко мне спиной, дать ему по голове и для верности, сломать парочку шейных позвонков. Но побоялся, из-за девчонок. Его нукеры, были за дверью. Я-то, через их редкую цепь прорвусь, но опять же… Мне благородному и скромному, еще и о сиротках следует думать… Прости господи.