Александр Абрамов - «Мир приключений» 1966 (№12)

— Да, Бруно, ты стал какой-то совсем другой…

— Что — постарел? Выгляжу старше своих лет? Это я и сам знаю. Дела, заботы — я же главный инженер мюнхенского филиала завода. Да и присмотреть за мной некому. Известно, холостяки старятся раньше женатых…

— Но у тебя, я слыхала, и помимо завода много всяких дел? Политика, не так ли?

— Да? Ты слыхала? — Липгарт оживился. — Что же ты слыхала? Что говорят обо мне?

— Говорят, ты связан с бывшими нацистами, СС… Какие-то тайные общества… Что вы стремитесь вернуть… ну, то, что было при Гитлере… нацизм… фашизм…

— Дураки говорят так! — злобно фыркнул Липгарт. — За кого они нас принимают? Что мы — идиоты? Фашизм — неудавшийся опыт! Это коммунисты продолжают называть нас фашистами, потому что мы их враги! Ты-то хоть понимаешь, Эвелина, какие высокие цели мы ставим перед собой?

— Я не интересуюсь политикой, Бруно, — я домашний, семейный человек. Ты же знаешь, политика стоила жизни моему любимому брату Курту — он погиб в Дахау…

— Курт сам был виноват в своей гибели! В годы, когда решалась судьба немецкого отечества, он пошел против самого… самого святого… — Липгарт вскочил с кресла и заходил по комнате из угла в угол, бурно жестикулируя. — Но это — прошлое, а сейчас я хочу, чтобы ты знала, Эвелина, за что борется твой кузен. О нас болтают всякую чепуху… Вероятно, обо мне тоже. Знай же, дорогая, мы объединяем людей с сильным характером, верящих в достоинство индивидуума, а не в достоинство безликой массы народа! Мы европеисты! Мы считаем, что Европа — да-да, Европа, а не только Германия! — нуждается в сильных руководителях. Она должна быть пересоздана на основе абсолютного антикоммунизма. Мы должны вооружиться, мы должны иметь возможность вести переговоры с Востоком, держа палец на спусковом крючке. Только в этом случае…

— Но, дорогой Бруно, — взмолилась Эвелина, — я пришла к тебе вовсе не для того…

— Но пойми же, Эвелина, ты растишь двух сыновей! — воскликнул Липгарт. — Они должны заниматься мужественными видами спорта! Мы верим в мускульную силу: она необходима для нервного равновесия. Нужно, чтобы человек был всегда готов вступить в бой с другим человеком…

— Нет, Бруно, — сердито перебила его Эвелина, — мои сыновья никогда не будут драчунами!

Ее голос подействовал на Липгарта отрезвляюще.

— Я и в самом деле несколько увлекся, — произнес он с вымученной улыбкой. — Так чем же я могу помочь тебе, дорогая кузина? — Он бессильно опустился в кресло. — Все, что в моих возможностях…

— Ты слыхал что-нибудь о таком человеке: Гельмут Шрамм из Бремена, химик?

— Гельмут Шрамм? — Липгарт наморщил свой узкий лоб. — А кем он приходится тебе, этот Шрамм?

— Мне?.. — Эвелина пожала плечами. — Никем, я даже не знакома с ним. Это муж моей подруги.

— Муж твоей подруги? И ты проявляешь о незнакомом тебе человеке такую заботу? Гельмут Шрамм? Нет, о таком не слыхал. А что приключилось с ним?

— Он бесследно исчез четырнадцатого июля из гостиницы “Старая Бавария”, где проживал со своей женой по приезде из Бремена…

— Так это же, наверное, уголовщина! Если хочешь, я могу позвонить… ну, в полицей-президиум… в прокуратуру… У меня повсюду знакомые!

— Нет, Бруно, здесь совсем другое…

— Что же? Он сбежал от жены? — ухмыльнулся Липгарт. — Но уж тут я бессилен!

— Все это гораздо серьезнее, Бруно. Это дело выглядит так, будто его сфабриковали на Принцальбрехштрассе. Тут и подставные свидетели, и ложный диагноз, приведший жену Шрамма в психиатрическую больницу. Словом, какой-то тайный заговор против Гельмута Шрамма и его жены.

— Заговор? Они что, эти твои Шраммы — коммунисты? — Липгарт вскочил с кресла и закричал: — Только говори правду, Эвелина! Если коммунисты или даже просто красные, я и пальцем не шевельну для них! Я сам помогу их изобличить!

— Нет, Бруно, они не красные. И пожалуйста, не кричи на меня, — добавила она строго, — я этого не терплю!

— Ты, я вижу, все такая же строптивая, как была, дорогая кузина, — умилился Липгарт. — Я всегда был у тебя под башмаком и готов пребывать там до скончания века… О, если бы ты была свободна, милая моя подружка детских лет! Если бы… Ну-ну, не сердись, я молчу! Так ты говоришь — Шраммы? Гельмут Шрамм и Агнесса Шрамм? Ладно, я попытаюсь сейчас узнать что-нибудь. Вот почитай пока…

Липгарт дал Эвелине какую-то брошюру и вышел из комнаты.

Эвелина машинально раскрыла брошюру и стала читать: “Мы создадим аристократическое общество… Наша демократия будет прямой, мистической и авторитарной… Мы пустим в ход психологическое воздействие и запугивание…”

— Что за вздор! — вслух произнесла Эвелина и брезгливо отбросила от себя брошюру.

Тут до нее донеслись обрывки телефонного разговора, приглушенного расстоянием. Встав с кресла, Эвелина неслышно, по мягкой ковровой дорожке, пересекавшей комнату, подошла к двери, через которую вышел Липгарт, и прислушалась. Ей удалось разобрать лишь несколько имен: Штиппель… Ведель… Винкель… Остмарк… Но это все: самая суть разговора от нее ускользнула.

Опасаясь быть застигнутой у двери — Эвелина впервые в жизни подслушивала чужой разговор, — она снова села в кресло, упорно повторяя про себя запомнившиеся ей имена: “Ведель, Остмарк, Ведель, Остмарк…”

— Увы, милая кузина, — заговорил Липгарт, входя в комнату, — я ничем не могу помочь тебе, кроме доброго совета: брось хлопотать об этих Шраммах, забудь их имя. Гельмут Шрамм — это подлый преступник, коммунистический шпион, он бежал в русскую зону с важными секретными материала ми. Пока неясно, какую роль сыграла в его бегстве жена. Во всяком случае, Эвелина, твое участие в судьбе этих Шраммов может причинить тебе серьезные неприятности. Пока что я убедил кого надо, что ты к этому делу не имеешь отношения, и даже поручился за тебя… Но если ты не оставишь свои хлопоты, ты поставишь меня в затруднительное положение…

Все это о Шраммах Эвелина уже слышала в полицейском управлении: очевидно, такова теперь новая официальная версия.

— Ты же знаешь, Бруно, что все это — неправда, — сказала она спокойно. — Мы не виделись с тобой двадцать лет, и вот ты смотришь мне в глаза и лжешь! Неужели в тебе и действительно не осталось ничего доброго и никакие мои слова тебя не трогают?

— Но, Эвелина, как ты со мной разговариваешь! — жалобно произнес Липгарт; было похоже, что после телефонного разговора он успел наскоро хлебнуть спиртного. — Я же готов для тебя на все… Я обожаю, я люблю тебя! — Он развел руки и собирался было подняться, но Эвелина сделала такой властный отстраняющий жест, что он снова упал в кресло.