Александр Абрамов - «Мир приключений» 1966 (№12)

— Но, фрау Петерс, поверьте мне, в этом деле нет ничего темного! — Фон Штриппель был явно смущен. — Мы вовсе не отрицаем, что Гельмут Шрамм прибыл в Мюнхен вместе с женой, но затем он скрылся в русскую зону, и притом не с пустыми руками!

— Зачем же было Гельмуту Шрамму приезжать с женой из Бремена в Мюнхен, если у него было такое намерение? Ведь отсюда до границ Восточной Германии…

— Не наивничайте, пожалуйста, фрау доктор! — грубо прервал ее фон Штриппель. — Вам отлично известно о военных заводах под Мюнхеном… Словом, перед своим бегством этот тип рыскал по окрестностям Мюнхена, где имеется немало секретных объектов…

— За несколько дней пребывания в Мюнхене? Это, вероятно, не так просто, господин Штриппель.

— Такому пройдохе, как этот Шрамм, и нескольких дней достаточно. Да-да, представьте, более чем хватит!

— Вам, конечно, виднее… Значит, Гельмут Шрамм прибыл в Мюнхен одновременно с женой и остановился в гостинице “Старая Бавария”?

— Надо думать, что так… В Мюнхене есть достойные доверия люди, которые видели их вместе.

Эвелина мысленно похвалила себя за то, что внушила эту мысль доктору Шмицу. Следовательно, существующая версия, будто пребывание Гельмута Шрамма в Мюнхене — плод больного воображения Агнессы Шрамм, недействительна?

— Мы не создаем версий, фрау Петерс, — с достоинством сказал фон Штриппель. — Мы основываемся единственно на фактах и руководствуемся единственно правдой. И тем не менее эта женщина душевнобольная. Доктор Шмиц, опытнейший врач, самым решительным образом утверждает, что бегство мужа окончательно надломило ее психику. — Фон Штриппель поднялся из-за стола. — Я пригласил вас, фрау Петерс, затем, чтобы дать вам добрый совет: не к лицу вам брать под защиту изменника и шпиона, сбежавшего с секретными сведениями в русскую зону! У вас двое сыновей, муж, занимающий видное общественное положение. Наконец, это и небезопасно для вас…

— Я уже сказала вам, что ничего не боюсь.

— В таком случае, пеняйте на себя! — И фон Штриппель указал Эвелине на дверь.

Не успела фрау Петерс покинуть здание полицей-президиума, как сказала себе: ей не следовало так открыто объявлять войну полиции. Но теперь, по крайней мере, она твердо убедилась в душевном здоровье своей пациентки и в реальном существовании преступного заговора против супругов Шрамм. Да-да, именно заговора! Видимо, исчезновение Гельмута Шрамма и заключение Агнессы Шрамм в психиатрическую больницу — дело рук какой-то одной тайной организации…

— Дорогая фрау Шрамм, простите меня, что я усомнилась в вашем душевном здоровье! — таковы были первые слова, с какими Эвелина обратилась к Агнессе, когда вошла в ее палату и закрыла за собой дверь. — Теперь я убедилась, что все ваши утверждения — правда. Выслушайте меня внимательно: нам надо решить, что делать дальше…

И доктор Петерс подробно рассказала о своем посещении Якобсов и полицейского управления.

— Видимо, эти Якобсы очень дурные люди, — заметила Агнесса. — Гельмут говорил мне, что старый Якобс бывший нацистский судья в Бремене. Но я думала все же, что Гертруда не откажется подтвердить, что видела меня с Гельмутом в Пинакотеке… Впрочем, в этом уже нет нужды благодаря вам, дорогая доктор Петерс!..

— Вы можете и в дальнейшем рассчитывать на меня, фрау Шрамм.

— Нет, доктор, я не могу принять вашей помощи! Вы же убедились теперь: эти люди способны на все.

— Это дело моей совести, — твердо сказала Эвелина.

— Благодарю вас, доктор. — Агнесса поцеловала ее в щеку. — Зови меня просто Агнессой.

— А ты меня — Эвелиной! И расскажи мне все о себе…

У Эвелины Петерс был двоюродный брат, ее сверстник, товарищ ее детства и отрочества, с которым она разошлась с тех самых пор, когда он пятнадцати лет, за год до крушения тысячелетнего рейха, вступил в гитлерюгенд и стал больше походить на злого волчонка, чем на того милого и застенчивого подростка, каким она его знала. Шли годы. Гитлеровский рейх превратился в прах и пепел, а Бруно Липгарт из волчонка вырос в матерого волка и целью своей жизни поставил верность идеалам нацизма. До Эвелины порой доходили слухи о его темной деятельности на поприще неонацизма, о его связях с эсэсовскими и другими тайными нацистскими объединениями и союзами, которых так много в Федеративной Германии.

И вот теперь, спустя двадцать лет после того, как они расстались, Эвелина Петерс решила повидать Бруно Липгарта. Ей было известно, что он работает на одном из заводов Сименса и пользуется покровительством своих хозяев, разделяющих его политические взгляды. Узнав домашний адрес Бруно, Эвелина на другой день после посещения полицей-президиума отправилась к нему в гости. Вот наконец улица, где проживает бывший товарищ ее детских игр, а ныне представитель самой ненавистной ей ветви человеческого древа. Нарядный десятиэтажный дом из красного гранита, выстроенный после войны; цельные зеркальные окна отражают печально-багряный свет заходящего солнца; за высокой узорной чугунной решеткой палисада среди аккуратно подстриженного газона горят ядовито-яркие цветы…

Дверь Эвелине открыл высокий костлявый человек с небольшой головой, сжатой в висках.

— Бог мой, Эвелина! — воскликнул он неожиданно живым, взволнованным голосом. — Вот уж кого не ждал! Какой счастливый ветер прибил тебя к моему пустынному берегу? Заходи, заходи, дорогая кузина! Да ты ничуть не изменилась, все такая же красавица! Да нет, ты стала в тысячу раз лучше!

— Здравствуй, Бруно.

Он пытался было обнять ее, но Эвелина протянула ему руку и как бы отстранила от себя.

Странное дело, при всей своей антипатии к Бруно она ощутила глубокую печаль при виде того, что сделали с ним время и жизнь, — она помнила его совсем другим.

— Вот мы и свиделись, Бруно. — В ее голосе, помимо воли, прозвучали горечь и отчуждение. — Через столько лет… и каких лет! — И она добросовестно добавила: — Не скрою, я пришла к тебе по делу…

— Что ж, по делу так по делу, — уже холоднее отозвался Липгарт. — Буду рад, если смогу хоть чем-нибудь помочь тебе, Эвелина. Известно, старая дружба не ржавеет… — И он с напряженной шутливостью распахнул дверь в одну из комнат: — Прошу вас, доктор Петерс!

Эвелина вошла в кабинет хозяина, и они уселись в глубокие кожаные кресла, стоящие по краям рабочего стола.

— Как все это странно… — лирически начал Липгарт. — Давно ли мы были детьми, а теперь ты зрелая женщина, врач, мать двоих сыновей, — как видишь, я слежу за твоей судьбой! Да и сам я инженер с десятилетним стажем, правда холостяк… А знаешь, Эвелина, ведь это ты отчасти виновница того, что я до сих пор не женат… Да-да, я искал женщину, которая напомнила бы мне тебя, а таких, надо сказать, не так-то просто найти… О, да ты, я вижу, еще не разучилась краснеть, милая Эвелина, — браво, браво!.. Ну, а как ты находишь меня — сильно я изменился?