Нефритовая лиса - Крис Велрайт

— Не смей меня трогать! — воскликнула Ицин, инстинктивно отступая, но служанка уже метнулась к ней.

Грубые пальцы вцепились в ворот её платья и с силой дёрнули. Шёлковая ткань с хрустом натянулась под горлом, горловина треснула. Ицин ахнула. Паника хлынула в грудь — в первый миг она даже не поняла, что делает. Но руки сами собой полетели вперёд, и она вцепилась в локти нападавшей, с силой толкнув её.

— Убери руки! — закричала она, дрожа от унижения и ярости.

— Ты никто здесь! — прорычала служанка и снова рванула её за платье, на этот раз вцепившись обеими руками. Ткань надорвалась.

Ицин, в ужасе от происходящего, начала молотить её кулаками, как видела однажды, когда дрались служанки у склада с мукой. Била неловко, вслепую, но со всей силой, что была. Служанка взвизгнула, пошатнулась, но не отпустила. Тогда Ицин изо всех сил стала щипать её шею и плечо.

— Ах ты, змеиная дочка! — заорала та, и вцепилась зубами в запястье Ицин.

От неожиданной боли та вскрикнула, резко дёрнула руку — служанка выпустила её, и Ицин отлетела назад, ударившись бедром о край стола.

— Ты укусила меня⁈ — Ицин потрясённо смотрела на покрасневшую от укуса руку.

— И ещё укушу, если надо будет! — злобно прошипела та и, не мешкая, снова бросилась вперёд, сцепившись с ней как с равной.

Их тела сплелись в клубок, волосы Ицин разлетелись, с шеи сорвалась лента. Они царапаясь, пихаясь, хватая друг друга за одежду. Кто-то дёргал за волосы, кто-то отталкивал локтем, кто-то щипал за плечи. Однажды они одновременно с силой шлёпнули ладонями друг другу по щекам. Звук щелчка эхом разнёсся по комнате.

Обе дышали тяжело, лица вспыхнули от крови, на щеках горели красные полосы, волосы растрепались, шеи исцарапаны, одежда порвана.

В какой-то момент обе остановились — тяжело дыша, с безумным блеском в глазах, как две разъярённые кошки.

— Тут тебя научат слушаться, зараза! — злобно прошипела служанка, потянув Ицин за волосы вниз.

— Пошла прочь! — Ицин ударила её по руке, освободившись, и обе девушки, тяжело дыша, отпрянули друг от друга.

Ицин никогда в жизни не дралось — ни с кем. Она даже представить не могла, что когда-нибудь будет царапаться, кусаться, визжать и отталкиваться, как деревенская девчонка. Но внутри было слишком много всего: стыда, боли, страха. И это — вырвалось.

Обе стояли, пылая злобой и напряжением, словно две кошки, готовые снова броситься друг на друга.

— Что здесь происходит⁈ — раздался голос с порога.

В комнату вошла высокая женщина с пронзительным взглядом. Её лицо было натянуто, как маска, но глаза глаза вспыхнули, как искры.

— Хозяйка… — пробормотала служанка, отступая в сторону.

Ицин стояла с разорванным воротом, дыхание сбивалось, волосы спутались, рука пульсировала от укуса.

— Госпожа… — начала Ицин, выпрямившись и сделав короткий поклон, несмотря на растрёпанные волосы, сбившееся платье и дрожащие пальцы. — Эта служанка… она, должно быть, сошла с ума.

Её голос прозвучал неожиданно твёрдо, даже для неё самой. Щека пылала от ударов, в горле жгло от унижения, но гордость не позволяла ей отвести взгляд.

Хозяйка — высокая женщина с тонкими, как лезвие, чертами лица и глазами цвета сажи — подошла медленно. Ни один мускул не дрогнул на её лице. Она смотрела на служанку, словно решала, стоит ли тратить на неё время.

И вдруг — резкий хлопок.

Служанка охнула, шатаясь от пощёчины, и схватилась за щёку. Волна удовлетворения прошла по телу Ицин. Она впервые за всё время ощутила поддержку. Справедливость.

Но не успела она вдохнуть с облегчением, как хозяйка повернулась к ней.

Рука её взметнулась — как молния. Хлёсткая пощёчина пришлась точно по щеке. Голова Ицин дёрнулась в сторону, тело замерло.

Щека обожглась мгновенным жаром. В ушах зазвенело. Всё внутри сжалось, будто что-то сломалось, как треснувший фарфор.

— В моём доме, — сказала хозяйка тихо, почти ласково, — если кто-то дерётся, наказывают обеих. Независимо от знатности, происхождения или имени.

Ицин остолбенела. Она не могла поверить, что с ней только что поступили, как с равной этой служанке. Всё внутри сжалось, будто её достоинство сдернули, как покрывало с мебели.

Дверь вновь отворилась, и две другие служанки бесцеремонно втащили её сундук. С тяжёлым глухим стуком они поставили его на пол и, не проронив ни слова, склонились в поклоне перед хозяйкой. Та отвернулась от Ицин — её взгляд был прикован к сундуку, будто в нём лежала настоящая драгоценность. Она подошла, наклонилась, и ловкими, привычными движениями распахнула крышку. Шёлк, украшения, обувь — её пальцы метались по ним с холодной деловитостью.

— Да как вы смеете, — прошептала Ицин, едва дыша.

Хозяйка её не услышала — или сделала вид, что не услышала.

Дверь снова распахнулась, впуская в комнату поток чужих ароматов и гулливый смех. Вошли три девушки — яркие, разукрашенные, с вычурными прическами, разрисованными губами, в одежде, которая была скорее демонстрацией, чем прикрытием. Их украшения звенели при каждом движении, а в воздухе смешались духи, алкоголь и что-то ещё — сладковатое и тяжёлое, будто жасмин, перезревший на солнце.

— Белый Лотос, — сказала хозяйка, не поднимая глаз, — можешь забрать это. — Она вынула из сундука два шелковых платья и кинула их одной из девушек.

Та поймала платья на лету и смерила Ицин ленивым взглядом.

— Это новенькая? — кивнула она подбородком в сторону Ицин. — Какая-то не очень выдающаяся.

Две другие девушки прыснули в ладони, подавляя смешки.

— Это тебе, — хозяйка протянула расшитые серебром туфельки другой из девушек. — Но если в следующий раз снова так напьёшься, я впишу всё выпитое в твой долг.

— Я не могу не пить, когда рядом господин Че, — протянула девушка жеманно. — Он обижается на меня, если я не поддерживаю его кубок.

— Тогда придумай, как пить меньше. Или притворяйся. — Хозяйка выпрямилась и наконец посмотрела на неё. — Иначе зачем тебе голова на плечах?

Ицин стояла, не в силах вымолвить ни слова. Её вещи — память о доме, матери, Тенин — перекочёвывали в чужие руки, как товар на базаре. Всё, что принадлежало ей, вдруг стало ничьим. Или, точнее, — чьим-то.

— Чего стоишь? — голос