Ева Гончар - Рассвет над океаном

«Надежда» трогается с места. Сначала она движется медленно и почти бесшумно, но разгоняется всё сильней по мере удаления от берега. Скоро мне начинает казаться, что мы не плывём, а парим над волнами в облаке белых брызг. Небосвод впереди наливается розовым и разгорается всё ярче. Я стою за спиной у Джарода, положив руки ему на плечи, и не могу отвести глаз от океана, из которого выныривает сонное и счастливое солнце.

Эпилог Февраль 2003-го года. Барселона, Испания

Джарод

Стихии были к нам добры: несмотря на то, что сезон ураганов уже начался, Атлантику мы пересекли без приключений. Никто за нами не гнался, никто не искал нас в портах — побег вышел на славу! Мы решили, что Европа никуда не денется, и сделали остановку на одном из малонаселённых островов Канарского архипелага, вдали от туристических мест. Почти два месяца мы жили в уединённой вилле с видом на океан. Ухаживали за маленьким садом, ели местные фрукты и козий сыр, совершали прогулки на яхте и самозабвенно любили друг друга. Покой и безопасность сделали своё дело: Мия окончательно выздоровела, окрепла и перестала морщиться, рассматривая своё отражение.

Насытившись безлюдьем и бездельем, мы вновь отправились в путь, но до Мюнхена, где я построил воображаемый дом, не давший мне сойти с ума, пока мою девочку держали в Центре, так и не добрались. Оставив яхту в Любеке, на юг мы поехали через Берлин, где нам понравилось настолько, что мы решили задержаться. Сняли маленькую уютную квартирку в фешенебельном районе, которую Мия обустроила по своему вкусу. Я стал хирургом в клинике Вальфриде. Мия сказала, ей нужно время, чтобы понять, кем она хочет быть в своей новой жизни, и я не спорил, хоть и боялся, что она быстро заскучает в роли домохозяйки.

Впрочем, на скуку она не жаловалась. Ходила по магазинам, занималась фитнесом, устроила оранжерею в гостиной. Всякий раз, как добропорядочная фрау, встречала меня горячим ужином — или завтраком, если мне приходилось работать ночью. Мы взяли напрокат отличный инструмент и наняли для Мии преподавателя, заключившего вскоре, что у неё есть все задатки прекрасной пианистки. Музыкой Мия занималась помногу и с наслаждением, а я с наслаждением её слушал. Я старался украсить её монотонную жизнь приятными сюрпризами, обожал удивлять её, предвосхищая её желания. У нас появились приятели — две бездетных пары наших лет, — которых мы иногда приглашали в гости по воскресеньям.

Мия вполне освоилась со своим Даром, её общение с братом стало забирать у неё совсем немного сил. Это был наш единственный способ связи с семьёй. Я не звонил родным даже в день свадьбы Эмили. Как ни хотелось мне поздравить сестру и услышать ликование в её голосе, я не рискнул перебросить через океан ниточку, которая могла бы вывести к нам с Мией тех, кто желает нам зла. По той же причине я не звонил Сидни, но с ним телепатической связи у нас, увы, нет. Нам неизвестно, жив ли он, а ему, если он жив, неизвестно, где мы и что с нами случилось.

О будущем мы не говорили. Мне было непривычно и странно много дней подряд пребывать в одном и том же месте и в одном и том же качестве, однако мне очень нравились моя работа и наше тёплое гнёздышко на Рюке-штрассе. Наверное, я бы чувствовал себя счастливым, если бы видел, что счастлива Мия. Но она счастливой не выглядела. Ей было хорошо со мной, днями и ночами я убеждался, что она меня любит, но часто, слишком часто ловил её тяжёлый печальный взгляд. На вопросы она неизменно отвечала: «Тебе мерещится, Джарод. Всё хорошо!» Мне хотелось верить ей, но не замечать, как она мается, я не мог.

Она панически боялась забеременеть. Горькая, больная и блаженная ночь в «Эрнестине Джейн» обошлась без последствий. Теперь Мия, кажется, готова была использовать сразу весь арсенал современной медицины, лишь бы избежать зачатия. Поэтому я даже не заикался о ребёнке, хотя и обрадовался бы ему безумно. Лишь раз я попробовал выяснить, чего именно она боится — вовсе ли не хочет детей, или не хочет рожать от меня, потому что в моих жилах течёт дурная кровь, или, может, её пугает, как беременность и роды изменят её тело. Я сказал Мие, что приму любой её выбор. Мы можем жить вдвоём, можем усыновить малыша или воспользоваться услугами донора — пусть она не думает, что я одержим желанием передать потомкам свои гены. «Не хочу об этом говорить!» — буркнула она и ушла в другую комнату, расстроенная и рассерженная. Потом по её припухшим глазам и губам я догадался, что она плакала, и решил пока не задевать неприятную тему.

Так прошло полгода. Второго февраля, вернувшись с ночного дежурства, я обнаружил наш дом пустым. Под зеркалом в прихожей нашлась записка: «Я должна побыть одна. Прости меня. М.» Первое, что я предпринял — наплевав на собственный запрет, набрал номер Итена: следовало удостовериться, что Мия исчезла по своей воле.

— Жива-здорова! — вместо приветствия воскликнул Итен. — Велела так и передать, если ты позвонишь. Вы что, поссорились?

— Нет. Где она, ты, конечно, не знаешь?

— Всё, что я знаю: пьёт кофе в каком-то кафе и слушает прибой.

Если бы я хоть чуть-чуть сомневался в её любви, если бы допускал, что Мия ушла, потому что она от меня устала, я бы не стал её искать, и наша история закончилась бы в то блёклое февральское утро. Но я не сомневался! Правда, я очень разозлился: почему нельзя было рассказать мне, что происходит, вместо того, чтобы убегать?! Неужели я бы её не понял? Руки чесались тут же положить трубку — проучить беглянку, заставив обходиться без меня хотя бы неделю. Но вдруг она снова начнёт пить? Я не мог допустить этого и не поддался соблазну, что, в итоге, спасло нас обоих.

— Сидит в кафе? Трезвая? — уточнил я у Итена.

— Абсолютно, — удивлённо ответил тот; о Мииных былых проблемах с алкоголем ему никто не говорил.

— Попробуй как-нибудь выяснить, куда её занесло, а? Напрямую она не скажет, но…

— Попробую, как только она выйдет на связь, — пообещал брат и добавил: — Ей очень плохо сейчас. Она тебя любит без памяти!

— Знаю, — ответил я.

За несколько часов он вытянул у Мии подробности. Вокруг неё — большой город, с местными жителями она может объясниться на их родном языке. Что это за язык? Английский, немецкий, испанский, китайский, японский? Азия и обе Америки отпадают: Мия просто не успела бы туда долететь, ещё ночью она была в Берлине. На набережных северных морей, в Англии и в тех странах, где говорят по-немецки, сейчас слишком холодно, чтобы пить кофе на открытом воздухе. Значит, остаётся одна Испания. Барселона, Валенсия, Малага? «Город в клеточку», — обмолвилась Мия, и я утвердился в мысли, что она в Барселоне. Чтобы узнать, где она собирается остановиться, мне пришлось на минуту притвориться ею. В этом было что-то постыдное, словно я читал её тайный дневник, и, получив название отеля, я пообещал себе больше так не делать. Но тогда у меня не было иного выхода.