Путешествие в Сиам - Анна Леонуэнс

«больного», приходил в бешенство и велел одновременно лишить его головы и отсчитать ему шестьдесят ударов по голой спине. И, пока слуги метались туда-сюда – один бежал за клинком, второй – за плетью, – король, продолжая неистовствовать, хватал первое, что подворачивалось под руку, и давай лупить близкого друга по голове и плечам. Выпустив пар, он отправлял секретаря за чернилами и папирусом и принимался сочинять письма и указы, а также назначать встречи, пока не появлялись слуги с саблей или плетью (которые в таких случаях не спешили приносить). Возможно, надиктовывая распоряжения, король в какой-то момент вспоминал про томящуюся в темнице сообщницу-жену и велел своим людям «отпустить ее на свободу».

Рабство в Сиаме – удел людей гораздо более образованных, нежели его жертвы в странах Запада в нынешнее время. Пхра-Алак с детства был рабом Его Величества. Они вместе играли, учились, вместе приняли монашество. Некогда раб, наперсник, товарищ по играм и учебе, он как никто другой подходил на роль личного секретаря своего закадычного друга-короля. Вергилий одного своего раба воспитал поэтом, а Гораций был сыном освобожденного раба. В Древнем Риме зачастую рабами были лекари и хирурги, а также наставники и учителя, чтецы и актеры, писари и секретари, певцы, танцоры, борцы и паяцы, архитекторы, кузнецы, ткачи, сапожники и даже оруженосцы. Образованные рабы применяли свои таланты на том или ином поприще для обогащения своих хозяев. В Сиаме это происходит по сей день. Mutato nomine, de te fabula narrator [153], Пхра-Алак!

Склонность короля к сочинительству на английском языке путем непрестанных упражнений развилась в страсть. В своем увлечении он был неутомим, дерзок и непоследователен. Не расставался со словарем Уэбстера, что превратилось в своего рода болезнь. Дворцовая типография беспрерывно печатала тусклые листки с его опусами, беспорядочными по содержанию, эксцентричными по изложению. Темы в них затрагивались разнообразные – от самых возвышенных до самых неблагородных. Буквально все становилось «материалом для статьи» – от небесных светил до сплетников, обсуждающих Его Величество на страницах «Бангкок рекордер».

Сейчас, когда я пишу, передо мной лежит некий циркуляр: один экземпляр – от руки короля, второй – напечатан в его личной типографии. Ни заголовка, ни подписи – словно адресован «всем, кого это касается». Короля возмущала манера американских миссионеров писать английскими буквами название одного сиамского города (Припри или на санскрите – Беджрепури). И он составил забавный циркуляр, начинавшийся доктринерской фразой:

Никто не должен писать название города Припри как Пет-ча-пури.

Далее педантично объяснялось происхождение названия, представляющее собой составное санскритское слово, которое переводится как «Алмазный город». В заключение – характерный взрыв раздражения, в котором отражены и критика, и королевское высокомерие, и религиозная назидательность:

О, во что превратила американская латиница благородный город! Петчабури! Подумать только! Или весь ученый мир человечества должен учиться у своих полуграмотных сиамских учителей? Что мешает им заглянуть в журнал Королевского азиатского общества, где постоянно печатаются по нескольку слов на санскрите и пали? Их сиамские учителя-священники считали всех европейцев неучами; они были рады заполучить в ученики американских неучей, не знающих священного языка. Думали, они обучают варваров священному языку. Но они сами далеки от священного языка, только коверкают его, ибо их учителями были лаосцы и камбоджийцы, а они не знали ни хиндустани, ни сингальский язык, не обладали знаниями сведущих в санскрите членов Королевского азиатского общества, которых эти сиамские учителя считают неучами, называя их по недоразумению Мит чат тхи-тхи и т. д. и т. п., что значит «провидец» или «наблюдатель» и т. д. и т. п.

В другой «статье» Его Величество с раздражением вопрошает:

Если Чао Пхья Бхудхарабхай в печати называют Прайя Пу та ра Пе, тогда почему бы имя мистера Нокса (Томас Джордж Нокс, эсквайр, британский консул) не печатать в газетах следующим образом: Мисса Нок? И почему тогда Лондон не Ландан, если Беджрепури в печати называют Петчабури?

В той же статье, где король выражает свое возмущение как филолога, есть следующие примечательные строки:

В № 25 «Бангкок рекордер» было напечатано: Король Сиама, прочитав в одной из европейских газет, что недавно Папа Римский утратил часть своих дорогих драгоценностей вследствие того, что вор завладел ключами Его Святейшества, воскликнул: «Ну что за человек! Заявляет, что ему доверены ключи от Царства Небесного, а сам собственные ключи не может уберечь!» Король внимательно ознакомился с этой статьей и утверждает, что это все ложь. Ему ничего не ведомо о краже сокровищ у Его Святейшества и т. д., и он не высказывался по вопросам веры.

Любопытно, что в этих строках король обнаруживает унизительный страх перед французскими священниками в Сиаме. В действительности из его уст прозвучало такое саркастическое замечание, фактически слово в слово: «Ах, ну что за человек! Заявляет, что ему доверены ключи от Царства Небесного, а сам не может уберечь ключи от собственного бюро!» – и он гордился своим остроумием. Но, когда его язвительное высказывание напечатали в «Рекордер», он счел благоразумным официально откреститься от него. В результате из-под его пера вышла небольшая политическая статья, которую он разослал всем иностранцам в Бангкоке и в первую очередь французским священникам.

На критику газетчиков (не всегда справедливую) и рекомендации (не всегда уместные) в отношении ведения государственных дел или установлений и порядков при королевском дворе король реагировал в традиционном для него ключе – разражался высокомерными сентенциями, сдобренными сарказмом.

Когда газета «Рекордер» посоветовала королю распустить его Соломонов гарем и упразднить полигамию в королевской семье, Его Величество парировал словесным посланием редактору, суть которого заключалась в следующем: когда «Рекордер» убедит принцев и вельмож не предлагать в жены королю своих дочерей, он перестанет принимать контрибуцию женщинами в этом качестве.

В августе 1865 года в Королевском суде «права справедливости» (иногда именуемом Международным судом) вышла серьезная ссора между неким французским священником и сиамским сановником Пхья Висетом. Последний был человек почтенных лет, но энергичный и доброжелательный. Священник уличил Пхья Висета во лжи, Пхья Висет обвинил его в обмане. Священник расшумелся, а после доложил о скандале своему консулу в Бангкоке, приврав, что оскорбили не только его самого, но надругательству подверглась и его вера. Консул, некий месье Обарэ, вспыльчивый и задиристый француз, незамедлительно потребовал, чтобы Его Величество сместил с поста Пхья Висета.

Депешу передал поздно вечером месье Ламарш, командир военного отряда в королевском дворце, имевший распоряжение от консула доставить письмо в срочном порядке. Ламаршу удалось получить доступ в королевское святилище и в два часа ночи вручить королю послание – в нарушение всех правил и приличий, на том основании,