Как три мушкетëра - Бушков Александр Александрович

– А Кирилла кто тебе вербануть поручил? Снова Миша?

– Ага. Мне-то самому нафиг такие игры? Что велели, то и сделал. Платят-то хорошо, работа непыльная... С мандаринами настолько хлопотней было... Фомич это, точно вам говорю! Хрен его знает, отчего он вдруг начал по-новому, но мне это знать – нахрен...

– Тут такое дело, чадушко, – сказал Лаврик. – В Фомича папа, который секретарь и куратор органов, не поверит. Опять-таки в силу вбитых временем и идеями взглядов. Они ж знакомы шапочно, где-то пересекались, да к тому же ты, может, слышал, Фомича собираются в кандидаты в члены ЦК выдвигать, если стройку века успешно завершит. Понимаешь, для него Фомич – классово близкий. Тоже старый партиец, тоже повоевал, а теперь развитой социализм строит в самом прямом смысле, и который год. Не может, по его разумению, такой товарищ с бабами вот так... Старого закала человек, я ж тебе говорю. И по всем раскладам крайним ты идешь – с твоей-то биографией и репутацией. Вот в тебя папа поверит на счет раз. Ты в его жизненную философию тоже укладываешься – но уже со знаком минус... А поскольку он органы курирует... Соображаешь, что с тобой будет? – он вдруг резко оборвал, переменил тон с напористого на слегка скучающий. – А в общем, нет мне нужды колоть тебя до донышка. С тобой или без тебя, но Верку мы найдем. Мы умеем. И стрелочки опять к тебе потянутся, жирные такие... Ну ведь сунул ты ее у магазина в машину? И никакого Фомича, а также прочих Горских-Мишенек рядом и близко не было...

– Да не совал я ее! – прямо-таки взвыл Жора. – Сама села!

– Ну-ну? – оживился Лаврик. – У магазинчика?

– Ага! Был звонок от Миши: тогда-то и тогда-то быть у магазина, забрать Веру. Я припоздал минут на пять – царапнулись там с одним козлом на перекрестке, пришлось ему тугрики давать, чтоб не ныл насчет ГАИ. Она еще фыркнула – мол, опаздываю. Я подъехал, она уж там прохаживалась, дымила нетерпеливо этак... Миша сказал, она сама скажет, куда везти... Она и сказала. К Фомичу. Оттого-то я и уверен железно, что это все же Фомич.

– Ну-ка, подробней?

– А что подробней? Села, сказала – к Фомичу домой. Я и отвез. Там ей Силуяныч калитку открыл...

– Это кто?

– А он у Фомича за все про все – сторожит, садовничает, убирается... ну, за все, в общем. Год назад на стройке два пальца на руке тросом отхватило, третью степень инвалидности дали, ну, Фомич его давно знал как работягу толкового, вот и пригрел на хорошей неофициальной зарплатке... Ну вот... Силуяныч ее встретил, калитку за ней закрыл... встретил, как будто знал, или предупредили, что будет такая... А я уехал – что мне там делать? Что поручили, то и сделал.

– Молодец, – сказал Лаврик. – Верю, что исповедовался полностью. Можешь за хорошее поведение набулькать себе рюмаху... но только одну, ты мне еще нужен в ясном разуме...

Жора обрадовано схватил бутылку, наплескал, проливая на скатерть, одним глотком забросил коньяк в рот, даже не поморшась.

Лаврик сказал задумчиво:

– Только получается, Жора, что ты опять крайний...

– ...Говорю, отвез – и все...

– Жора... – укоризненно протянул Лаврик. – Ты что, баб не знаешь? В твои-то взрослые года, с твоим-то с ними опытом... Бабы – оне коварные. Вот изымем мы ее от Фомича... а мы изымем, есть такая инструкция. И что, она будет признаваться, что сама села и поехала? Да она наплетет с три короба: мол, ты ее перехватил у магазина, пистолетом застращал, запихнул в машину и велел сидеть тише воды и ниже травы, покуда не приедете куда надо... Она и сидела, бедняжка такая, насмерть твоей пушкой запуганная. И еще, чего доброго, наплетет, что и в «Жемчужину» ты ее под пушкой приволок, грозил, что в море спустишь с камнем на шее, если упрямиться будет. Что печально, это выглядит тем убедительнее, что ты до этого, как уже обсуждалось, пару раз засветился. И знаешь, что самое смешное? Тебе даже шить ничего не надо. У нас в УК нет такой статьи – «похищение человека», это в Штатах она имеется. Зато, говорю тебе, как старый мусор, в два счета клеится другая статья: «бандитизм». В твоем случае еще и вооруженный. А по этой статье, Жорочка, есть «вплоть до высшей меры». Если папа осерчает...

На Жору было жалко смотреть – был человек, хоть и дрянноватый, а стала медуза...

– Ребя... гражданин начальник! – возопил он с натуральной слезой в голосе. – Ну, это ж не я!

– Не веришь, что она так именно про тебя и напишет? Ей же нужно не блудью выглядеть, а жертвой похищения сексуальных маньяков...

– Верю! – охнул Жора. – Они, сучки, изворотливые... Слушайте.... Я ж вам лично ничего такого не сделал, наоборот, Кириллу вон пару косых дал, Алинку ему подставил... Ну, ничем ведь я вас не обидел!

– Договориться хочешь? – усмехнулся Лаврик.

– А кто б не хотел? Ну может, можно как-то... Добром разрулить, чтоб и мне, и вам... Если что, я наизнанку вывернусь, напишу все про всех, любые мелкие деталюшки, любые подробности... У меня, кстати, свидетель есть, что она сама ко мне салилась – как раз Васька подъехал пивом закупаться, он видел... Да и Силуяныч свидетелем, он мужик простой, ни при каких делах, если его взять за шкирку и колонуть, все выложит... До донышка вывернусь! Ну, на кой черт мне подрасстрельная статья?!

Лаврик усмехнулся:

– Знаешь, в чем твое цыганское счастье? Да в том, что папаня папаней, но, кроме него, у нас и свое начальство есть, а у начальства свои расклады. Сложная у них там жизнь, на верхотуре... но в эти их дела я не лезу по тем же причинам, что и ты в дела боссов не лезешь – погонами не вышел. Одно знаю: хотя папаня и куратор, это еще не значит, что он нашей конторой командует, как оловянными солдатиками, у моего начальства свои жизненные планы. Намекнули мне кое-что... Не по доброте душевной я тебя постараюсь вытащить, а оттого, что так карта легла.

Моему генералу ты не так уж и интересен, как птичка мелкая. Ему бобер нужен вроде Фомича. Совсем другой коленкор, смекаешь? Пусть папаня в Фомича и не верит, но когда мы толстенное дело быстрым темпом сляпаем, это уже будет и неважно. Толстое, убедительное... Понимаешь, он просто не верит. Но не такие у него с Фомичом близкие отношения, чтобы его от наших отмазывать. Как говорится, под давлением неопровержимых улик и железных доказательств... Может и повернуть на девяносто градусов. И будет для него Фомич – злостный перерожденец, разложившийся морально, опозоривший высокое звание члена партии. У них в партийной философии такой штампик тоже давно имеется – и действия в подобной ситуации давно прописаны. Всегда найдутся богатыри, которые вовремя вскрыли истинный облик, вывели на чистую воду, проявили чутье и партийную принципиальность... Смекаешь?

Теперь у Жоры было лицо человека, уже поставленного пол виселицу, но в последний миг получившего даже не помилование, а путевку в санаторий.

– Да понимаю! Понимаю! Я ж говорю: всё обо всех, до донышка! А знаю я про них столько, сколько никто больше не знает! Сейчас писать? Вы только бумаги дайте, у меня нету...

– Чуть погодя, – сказал Лаврик, вставая. – Сейчас поедем за Веркой, ошарашим с ходу, воспитательную беседу проведем... – он положил Жоре руку на плечо и, похоже, двумя пальцами легонько придавил нужный мускул, потому что Жора охнул и покривился. – А ты пока сиди тут, как привязанный. Чуть погодя вернемся, и будешь ты писать оперу, как в том анекдоте про Чапаева и Петьку, – в его голосе вновь появилась ласковая угроза. – Только, Грек, не вздумай сдернуть или предупредить кого. Если сдернешь – будет тебе такой всесоюзный розыск, что и у чукчей в чуме найдут, если ты туда доберешься и чукчей прикинешься... И опять-таки, в этом случае пойдешь паровозом... Потому что все остальные замешанные на тебя все и свалят, как на сбежавшего. Вона-вона задержите, вона-вона побежал...

– Мамой клянусь! С места не сдвинусь!

– Спиртного в хате сколько?

– Да есть там в холодильнике еще...

Лаврик повернулся к Мазуру:

– Кирилл, кухню посмотри. Все, что найдешь – в раковину.