Олег Верещагин - Путь в архипелаге (воспоминание о небывшем)

Меч был легче моего палаша, короче и шире, а рукоятка — какая-то неудобная. А, неважно… Я ощущал почти нетерпение — скорей бы нападали, что ли…

Они медлили. Скорей всего, мои решительные действия произвели на них впечатление, никто не хотел попасть под меч первым.

И Марюс одним точным движением перекинул свой меч в руку. Раскрутил его. Сделал короткий жест левой рукой. А потом широкими шагами пошёл ко мне сквозь раздавшееся кольцо своих людей.

Верный друг — вот седло!В путь — так вместе!Верный друг — вот весло!В путь — так в путь!

Пуля спела — что ей за дело,Какой у песенки конец?!Похоже, друг попалНа тот весёлый бал,Где пляшет сталь, поёт свинец!Наши души морям и сушеВозражают в часы разлуки —Эта детскость — конечно, дерзость,Но не чаем души друг в друге,А стало быть,а стало быть,а стало быть — вперёд!

Добрый гений от приключенийКогда же молодость сберёг?!В любые временаДуэль всегда одна:Иль благородство — иль порок!Мал наш опыт — но конский топотОтличаем от честной скачки!Взором свежим — авось отрежемГрязь от правды, а ложь от сказки,А стало быть,а стало быть,а стало быть —вперёд!

Верный друг — вот седло!В путь — так вместе!Верный друг — вот весло!В путь — так в путь!

Из одиннадцати парней и восьми девчонок восемь и шесть соответственно были русскими. Ещё один парень и одна девчонка были сербы, двое других парней — австриец и чех, ещё одна девчонка — датчанка.

Их команды, группы, отряды, племена, компании погибли в схватках с неграми в разное время и в разных местах (австриец кочевал по белу свету одиннадцатый год!), а они сами прибились к Лешке Званцеву. Вадим ещё в пути начал догадываться, что поморский мальчишка тут главный.

Лагерь был разбит на холме — умело, со знанием дела и — как заметил Вадим — с расчётом на оборону. Постовых не наблюдалось, но, попав внутрь, гости поняли, что подходы к холму видны отовсюду.

Собрались все. «Местные» девчонки с интересом посматривали на парней, особенно на невозмутимого Северцева. Мальчишки оценивающе сравнивали оружие. Вадим, кстати, заметил, что на распорках у костровой ямы висят… доспехи. Явно самоделковые, но внушительные — кожаные куртки из сшитых или склёпанных слой на слой толстых полос, деревянные или костяные наручья, шлемы из жёстко выдубленной кожи…

— Помогают? — спросил Сморч у такого же рослого и крепкого, как он сам, парнишки. Тот пожал плечами:

— Да в общем да…

Они тут же отошли в сторону, ведя оживлённый разговор об оружии и доспехах.

Меню оказалось не хуже и не лучше, чем то, к которому успел привыкнуть Вадим. Точно так же пожаловались на отсутствие хлеба, но одна из девчонок добавила, что на Кубани есть поля с дикой пшеницей и рожью. Кто-то добавил, что есть они и в других местах. А кто-то настаивал даже, что есть группы, которые имеют настоящие поля, «культурные».

— Это на одном месте жить надо, — усмехнулся Лешка. — Мы такого не любим, да и мало кто любит.

Потом она рассказал вопреки своим же словам, как два года назад они были в Голландии, где на островах посреди болот живут около сотни человек. В основном — голландцы, но есть и другие; им тоже предлагали остаться. Парнишка-чех — лет тринадцати, очень курносый и черноволосый, но с ярко-синими глазами — рассказал, что он со своими друзьями (они были уроженцами Ческе-Будейовице и попали сюда во время турпохода по Шумаве) тоже пытался устроиться на постоянное место жительства в родных местах, но зимой на них напали негры.

— Они и зимой воюют?! — неприятно поразился Вадим. Чех кивнул:

— Да, и они неплохо одеты…

Потом он добавил, что в то утро все его друзья погибли, а он сам был ранен. Негры сочли его мёртвым, спокойно пояснил чех, нагнул голову и показал чудовищный шрам слева на шее. А потом его — уже обмороженного и почти умершего от потери крови — нашли Йово и Званка, сербские ребята, пробиравшиеся с юга. Они его выходили, а весной присоединились к русским уже втроём.

— Ну что, сегодня заночуете у нас, — предложил Лешка, — а завтра отправимся делегацией к вам.

— От нашего стола — вашему столу, — со смехом добавил кто-то.

Вадим хотел уже было согласиться, но с вершины одного из дубов вдруг раздался режущий разбойничий свист. Все повскидывали головы — гости только теперь заметили, что там среди веток надёжно устроился почти невидимый снизу часовой. Он махал рукой куда-то на север.

— Горит! — крикнул он, свешиваясь вниз и не опуская руки. — Горит!

— Ты ловкий, — Марюс остановился в трёх шагах от меня. — Но это тебя не спасёт. И девчонку твою не спасёт. Но её мы теперь убьём не сразу. Да и тебя тоже, чтобы ты послушал, как она будет орать.

— А вот за эти слова, — я почувствовал, что улыбаюсь, — я тебя убью, Марюс. Я сказал.

Очевидно, он мне поверил. Да я и сам себе поверил — уж больно увесисто у меня это получилось, на Земле, где я бросался такими обещаниями в шутку, ни за что так не вышло бы.

— Мёртвые не убивают, — сказал Марюс.

Короткий вскрик заставил всех обернуться. Рыжий арбалетчик падал — ничком, из затылка у него струйкой била кровь. Прибалты непонимающе озирались… а из-за кустов у поворота дороги со страшным рыкающим криком «Р-рось!!!» высыпали какие-то вооружённые люди.

Даже я их сперва не узнал, а ещё мне показалось, что их страшно много. Интересно, что я понял, кто это, услышав знакомый мне грохот Колькиной «зброёвки».

Марюс что-то прокричал, и прибалты бросились к воротам. Двое кого-то тащили… На нас с Танькой внимания не обращали даже свои; пробежавший мимо Игорь Мордвинцев метнул топор в чью-то спину… Но к воротам не успели — они уже закрывались, с частокола свистнули несколько стрел, кто-то из наших закричал, и я пришёл в себя уже за кустами. Сергей, тряся меня за локти, орал:

— Живой?! Живой?!

— Где Танюшка?! — я оттолкнул его. Татьяна подошла неуверенно, даже чуть покачиваясь, и я…

И я её обнял. А она вцепилась в меня.

Вокруг запалено дышали наши ребята, но мне казалось, что мы одни на целом свете. Потом где-то рядом кашлянул Санёк и сказал:

— Вот твоё оружие…

…Застреленный Ленкой Рудь из арбалета рыжий и ещё один, которого зацепил картечью Саня, лежали неподвижно. Тот, в которого попал топором Игорь, тоненько плакал и пытался ползти к воротам, но у него не действовали ноги и руки. Зрелище было ужасным. Наши девчонки смотрели на Игоря волчицами, он сам кусал губы и, кажется, еле сдерживал слёзы. Одиноко звучал голос Арниса — держась за перевязанную голову, он пытался «наладить контакт» с соотечественниками.