Связанный гнев - Павел Александрович Северный

тоскливый крик ночной птицы. Походил он на мучительный стон. Подобный птичий голос Бородкин слышал впервые. Чем больше Бородкин вслушивался в крик, тем все яснее казалось, что похож на с трудом произносимое слово «уйди».

Бородкину известно, что весенние ночи на Урале озвучены вздохами, шорохами и голосами. Иные из них уловит слух, а сознание не сразу, а то и совсем не отгадывает, чьи это вздохи, шорохи и голоса.

Бородкин уверен, что даже весенние ночные ветры озорными порывами по-иному вытрясают стукоток ставней, плохо закрытых на окнах. А собачий лай весенними ночами становится призывным, и утвердительным, и в нем нет помина того нудного тявкания от собачьей скуки в зимнюю стужу.

И разве новость для Бородкина и то, что весенними ночами особо чуткими становится слух человека, если он вдруг обретет приют ночлега под незнакомым кровом с присущими только этому крову шорохами под полом от возни мышей, скрипом половиц, щелчками капель из рукомойника в бадью с водой.

Весенние звучания в природе Бородкин любил, особенно когда они вещали о радости, когда даже печальные голоса лебедей-кликунов звучали призывными трубами, выявляющими радость птиц, вернувшихся на привычные родные просторы. А сколько волнующей прелести в шелковистом шелесте крыльев перелетных стай! Весной даже хохот сов не будит в сознании страхи от недобрых предчувствий, а, наоборот, напоминает о радости для человека оттого, что могучая сила природы ожила, оттаяла от ледяной онемелости зимнего омертвения.

В тишине флигеля звучит звон часовых пружин. Думает Бородкин о прошедшем дне, когда с Лукой Пестовым объезжал золотоносные промыслы, на которых придется ему вести работу подпольщика в облике торговца, думает, как она пойдет. Сумеет ли правильно подойти к людям? Рабочие на приисках совсем не похожи на заводских. Как вернее всего среди них снискать к себе доверие? Вопросы. Вопросы и вопросы. Ответы на них придется находить самому.

Пестов уже показал товарищей, с которыми ему придется иметь дело. Среди них женщины, многие из них, по словам Пестова, просто находки для подпольной работы. Женщины на промыслах производили впечатление разнообразием и твердостью характеров способных находить слова, когда появляется надобность защищать свои насущные права. А сколько Бородкин выслушал от женщин справедливых упреков о жульнической постановке торговли на приисках и самых жестких слов о воровстве у рабочих провизии, отпускаемой для их питания.

Перед глазами Бородкина мужские и женские лица всех, с кем ему пришлось сегодня говорить. Лица. Каждое со своим выражением и цветом глаз, с изгибом линии рта и резкими, четко прочерченными морщинами.

Бородкина удивило, что Пестов только издали показал ему верных товарищей, и он спросил его, почему не знакомит с ними. Пестов, пристально оглядев его, ответил вопросом: «Не догадываешься? Потому, милок, что твой облик купеческого приказчика может их ошеломить и озадачить, а то и заподозрят что неладное. Надо тебе сперва оглядеться среди людей, а им привыкнуть к тебе, что находишься среди них. Понял?»

Но бессонница все же успела сговориться с памятью Бородкина и увела его мысли от сегодняшнего к давнему. К тому времени, когда он босоногим парнишкой поднимал туманом пыль в колеях дорог и тропинок. К тому времени, о котором думал всегда с удовольствием, восстанавливая миражи детских и юношеских лет. И как всегда, тогда вставал перед взором берег родной Камы возле Пелазненского завода. Звучали над рекой песни с плотов, и сменялись над ней дни и ночи с солнцем, дождями, луной, и звездами, и грозовыми тучами. Больше всего память хранила облик деда, седого бородача с ясными улыбчатыми глазами. Дед заменил ему мать, ибо она ушла из жизни мальчика, когда ему исполнился первый год. Ее настоящее лицо Бородкин не помнил, но в разуме носил ее образ красивым, с радостью карих глаз, потому что у него глаза были такого же цвета.

Родился Бородкин через тринадцать лет после манифеста о конце крепостной зависимости. Дед умел рассказать внуку жуткую правду крепостной жизни рабочего люда на Урале. Дед говорил о пережитом суровыми словами и ими, как гвоздиками, прибивал к памяти внука рассказанную правду. Наливались тогда глаза деда холодным блеском ненависти к каторге труда, по-всякому мявшей могучее его тело, но так и не смявшей в нем жизнь, но превратившей смоленского пахаря в доменщика, и даже огонь жидкого чугуна не высушил из его памяти преданность земле и как радостно он пел весной, вдыхая аромат ожившей земли. Став уральским рабочим при крепостном праве, дед осознал, что в государстве должна наступить иная жизнь, и за снятым барским хомутом наступит время, когда люди с новой силой начнут мечтать о свободе, а потому вначале сына, а потом внука упорно обучал канонам, каким надлежит быть рабочему человеку возле домны, на руднике, в копях, возле молота кузнеца, возле тисов слесаря. От деда Бородкин получил знания азбуки рабочего человека, а от отца унаследовал сноровку мастерства и еще то, что в каждом рабочем горело пламенем мечты о свободной жизни. Завод обучил Бородкина спайке рабочего класса. Обучил различать истинный смысл жизни рабочего от всего, что окружало его в империи и мешало дышать полной грудью. Внимательно всматриваясь в жизнь, вслушиваясь в мысли рабочих, Бородкин все яснее осознавал несправедливость в жизни бедняков. Видел перед собой пропасти житейского неравенства, хотя так же мыслил, ходил и говорил, как все те, кому в империи дано право приказывать и запрещать рабочим думать и мечтать обо всем, что не признано церковью и за что полиция избивает нагайками. Все эти запрещения заставили грамотного слесаря Бородкина читать революционную литературу, узнать о партии социал-демоктаров, о Плеханове и Ленине. Заставили поверить в возможность свободной жизни и, наконец, поставили в мае 1905 года впереди рабочих бастующих когорт с красным стягом в руках.

Тогда на заводе среди товарищей казалось таким ясным, что можно легко свергнуть царя и обрести свободу. Но стало ясно и другое, что царизм – еще сила, что для завоевания свободы нужно слишком многое, чего у рабочих Урала еще не было. Как тяжело переживалась неудача забастовки, с каким трудом удалось не попасть в руки охраны и скитаться по глухим местам Урала, добраться сначала до Самары, после до Питера, чтобы в столице пережить самое необычное своей жизни: встречу с Лениным. От него Бородкину удалось услышать наказ о главном смысле жизни революционера, о том, что ему надлежит научиться слушать голос народа, осознавать нужды и чаяния всех угнетенных. Сколько незабываемых мыслей посчастливилось услышать Бородкину! Это от Ленина он услышал истину о терпеливом политическом просвещении рабочих на промыслах и заводах Урала. Это