Иван Курчавов - Цветы и железо

— Садитесь, пожалуйста! — быстро проговорил Калачников, обрадованный приходу гостя.

Посетитель отвязал зеленую полицейскую повязку и положил ее в карман.

— Рискнул с этой тряпкой, — пояснил он. — Сейчас в город пробраться трудно. Мы поймали полицая из соседнего района. Его документами и воспользовался. Мол, к родственникам в Шелонск иду.

— А как шелонские полицаи? Что с Гучками? Где тот славный парень? — старик не давал ответить ни на один вопрос и продолжал задавать все новые и новые. Он даже вскочил со стула и теперь стоял напротив гостя.

— Туго нам пришлось, Петрович, — упавшим голосом проговорил партизан, руки у него задрожали.

— Что такое? Вас разбили? — испуганно спросил Калачников.

Гость помолчал.

— Разбить нас не разбили, но людей мы потеряли. И хороших людей, Петрович. А думали без потерь обойтись: при внезапном нападении такое бывает…

— Так что же случилось?

— Мы готовились принять только полицаев, — медленно начал связной. — Думали так: их машина пройдет — мы подорвем за ними мост и встретим их огнем. А чтобы машина не могла развернуться и удрать, дорогу по бровке заминировали. Смотрим, едет не одна машина, а две: за полицаями — немецкие пулеметчики и автоматчики. А за этими машинами — танк и броневик.

— Да, да, — сочувственно проговорил Калачников, покачав головой. — Это Мизель. Он со своей бандой нарочно прибыл за несколько часов до нападения, чтобы никто не узнал.

— Да, Мизель хитрый черт. Наши разведчики, дежурившие на шоссе между Шелонском и штаб-квартирой Мизеля, даже донести не успели…

— И что же дальше?

— Наш подрывник взорвал мост вместе с танком. Танк ткнулся носом в берег. Из строя вышел, но не затонул.

— А броневик?

— Уцелел. Сила огня у него большая. Из пулемета и винтовки его не возьмешь. А подрывать гранатами не рискнули: могли понапрасну погубить людей.

— А полицаи?

— Вот им всыпали! — оживился партизан. — И немцам на машине! Полицаи сунулись в деревню, а там у нас станковый пулемет. Вряд ли кто из них уцелел!

— А деревня?

— Сожгли ее немцы… Зажигательными пулями…

— А люди? Ведь там же люди! Дети там! — прервал гостя Петр Петрович.

— Мы людей еще под вечер в лес вывели.

— А паренек? Жив он? Ведь он должен быть в машине!

— Погиб паренек… Из машины он выпрыгнуть успел, метров тридцать бежал… Очередью его, собаки! И второго паренька, который к вам ходил, ранили. Но того легко…

Они долго молчали.

— Огнев просил передать вам большое спасибо, — нарушил молчание партизан.

Калачников отмахнулся.

— За что спасибо? Ваши-то люди погибли, без потерь не обошлось!

— Главное сделано: в Гучках все спасены. А их больше ста человек, Петрович.

— Меня благодарить не за что: я в бою не был. Благодарность эту в свой адрес не принимаю! — упорствовал старик.

— Вы все время на боевом посту, Петрович! Без вашего донесения народ в Гучках был бы сожжен заживо.

Калачников ничего не ответил, настроение у него заметно упало, руки стали дрожать; таким он бывал всегда, когда слышал о гибели людей, особенно тех, кого знал или с кем успел познакомиться.

— А у меня есть и радостная весть, Петр Петрович, — сказал гость, заметивший перемену в настроении старика. — Вчера в Москве на Красной площади состоялся парад Красной Армии.

— В Москве? На Красной площади? — встрепенулся Калачников.

— Да, на Красной, на нашей замечательной Красной площади шли войска Красной Армии! — с воодушевлением произнес партизан.

— Так ведь под Москвой немцы!

— Немцы в нескольких километрах от Москвы…

— Обождите, обождите… И парад, как в прежние годы, как в обычный праздник?!

— Да!.. Когда мы слушали радио, Петр Петрович, то казалось, что нет врага под стенами Москвы и Ленинграда, что Москва твердо знает, когда мы будем в Берлине!

— Как это приятно услышать! — голос у Калачникова дрогнул. — Народу все это надо сообщить! Порадовать людей нужно!

— За этим и пришел. Выпустили наши ребята листовки на своем партизанском «лилипуте». Я их принес. Разложите, побросайте, где можно. Но не рискуйте. А пока спрячьте…

Он вынул из-за пазухи небольшую пачку листовок и положил на стол. Калачников вчитывался в крупные буквы заголовка:

«В МОСКВЕ СОСТОЯЛСЯ МОГУЧИЙ ПАРАД КРАСНОЙ АРМИИ. А ФАШИСТАМ НИКОГДА НЕ БЫВАТЬ В НАШЕЙ ЛЮБИМОЙ СТОЛИЦЕ!»

— Как это хорошо, — тихо произнес Калачников и поцеловал пахнущий типографской краской листок.

— Скоро, Петр Петрович, начнем выпускать «Шелонскую правду». Размер будет, конечно, поменьше, чем в мирное время.

— Да разве, дорогой, в размере дело! Я ведь люблю свою газету. Если вы бывали раньше в Шелонске, то должны помнить Алексея Шубина. И статьи писал, и фельетоны, и очерки. Стихами тоже баловался. Город любил, природу обожал. Благородный человек! Большая помощь от него была…

Гость не перебивал Калачникова, слушал со вниманием. И лишь после едва слышно проронил:

— Мы с Алексеем Осиповичем Шубиным от немцев удирали, Петр Петрович. Расколотили наш отряд, вот мы, уцелевшие, и хотели к своим прорваться. Через линию фронта…

— И как же?

— Прижали нас к непроходимому болоту. Трое суток подряд, днем и ночью, сыпали по нас снарядами и минами. Спаслись, да немногие. Ночью в лес обратно пробились.

В глазах у Петра Петровича и нетерпение и испуг:

— А Шубин?

— В болоте остался.

— Погиб?

Гость потрогал крышку стола, будто собирался проверить, как прочно она прикреплена.

— Трудно сказать. Скорей всего — да, Петрович. С нами он в лес не прорвался. А до линии фронта далеко, да и болото вязкое и глубокое. Много там ребят осталось…

— Вот оно что, — упавшим голосом произнес Калачников. — Вечная ему память…

Гость встал, выжидая, когда старик немного успокоится, подошел к нему, положил обе руки на его плечи.

— Не печальтесь, Петрович. Все бывает, на то она и война… Хочу вас порадовать: теперь в Шелонске начнет работу целая организация. Враг не будет знать покоя ни днем ни ночью. Очень скоро он еще более почувствует, как у него под ногами в ноябрьскую стужу будет гореть земля!..

ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ

Никита Иванович Поленов держит путь в пришелонские леса. Протяжно и звонко скрипит снег под полозьями дровней-розвальней, Соколик неторопливо переставляет ноги, будто знает, что путь долог и силы надо беречь. Солнце висит над головой, отражаясь в мириадах снежинок, и они сверкают до боли в глазах.