Иван Курчавов - Цветы и железо

— Черт с ним, хорони комнатную туфлю, успокой Шарлотту! Говоришь, у партизан нет возможностей. Зато у нас есть и время, и возможности. И все-таки мы не возимся с теми, кого захватываем. И не разбираемся, правы они или виноваты. Дышали одним воздухом с большевиками при Советах? Дышали! На виселицу! К стенке! И никакой ответственности!.. Знаешь, Ганс, что взволновало меня в письме Карла: он в числе самых первых будет в Москве!

— А мы — в Петербурге, — успокоил его Хельман.

— До Петербурга нам с тобой дальше. Он после Москвы еще и к нам, в Петербург, успеет!

— Москва так богата, что Карлу и его команде хватит работы на многие месяцы.

— Это верно, — согласился Мизель после раздумья.

Он энергично заходил по комнате, посматривая в окно, за которым сгущались сумерки.

— Впрочем, ты прав, Ганс: надо пойти и посмотреть, как идет подготовка к нашему походу на Гучки.

— Да, это все-таки необходимо, — подтвердил Хельман.

Мизель постоял у окна и, не оборачиваясь, сказал:

— О, сегодня под Шелонском будет разожжен огромный факел! Мы озарим это темное небо!

До сих пор помнит Гельмут Мизель прогнозы на осень и зиму 1941 года. Осень с дождями, но теплая. Морозы будут несильными и начнутся с запозданием. «Несильные? С запозданием?» Они ударили так, что за несколько дней все реки и озера под Шелонском заковались в ледяную броню: противотанковыми гранатами не сделать проруби.

А в первых числах ноября снега набросало по самые окна. Дороги удалось расчистить, но в трех метрах от них, за придорожными канавами, ступить нельзя: увязнешь по пояс.

Сегодня вечер удался на славу: пурга не метет, ветер не гонит поземку. В тихом безмолвии дремлют поля, широким серпом повисла луна над окрестностями Шелонска. Иногда пронесется падающая звезда, оставляя за собой сверкающую полосу. Как медленны по сравнению с этими посланцами далеких миров летящие самолеты: светятся разноцветными точками в небе, словно стоят на одном месте, будто и спешить им некуда, хотя Мизелю доподлинно известно, что идут они за Волошки, где осмелевшие партизаны и мужики выгнали из трех деревень немцев и подняли над сельсоветом красный флаг, — жарко им сейчас будет!

Жарко будет и в Гучках!..

Мизель приник к смотровой щели. Приятно наблюдать, как мелькают деревья, кустарники, телефонные столбы. Не видно лишь огоньков в домах: мужики боятся, что самолеты сбросят свой груз на их головы…

А Хельман прижался к коврику на стене броневика и спит. Или делает вид, что спит? Что это за разговор он начал перед походом на Гучки? «Мы, немцы, не выработали хитрого подхода к другим народам. Мы, немцы, недооцениваем тот факт, что многие народы нас не любили, а многие ненавидели на протяжении столетий». Черт с ними, со всеми этими народами! Народ есть один — немецкая нация! Ганс Хельман — это новоявленный Иоганн Герден, проповедующий божественное происхождение всех народов. Так можно по лесенке дойти черт знает до чего: от Гердена к Гегелю, от Гегеля к Карлу Марксу, а от Маркса к Владимиру Ленину… Адвокат, искатель истины!.. Фронт — это не гимназия, и ты, Ганс Хельман, сейчас не адвокат в кенигсбергской конторке, а обер-лейтенант великой германской армии. Немецкая армия неудержимо движется к Москве. Сорок первый год — последний год русской государственности. А потом, в лучшем случае для контактов с немцами, будут подобраны пустые головы, вроде Муркина в Шелонске. Не нравится? Тогда кончайте, как жители Гучков!..

Спит Ганс Хельман… А может, трусит? В этот самый момент, закрыв глаза, думает о смерти?

Мизель толкнул Хельмана в бок. Тот вздрогнул и открыл глаза.

— Ганс, ты отлично научился спать в своей шелонской берлоге! — дружелюбно заметил Мизель.

— Сон — признак здоровья, Гельмут.

— Вижу… Ты знаешь, о чем я сейчас думал?

— О чем?

— На фронте спокойнее, я уже тебе говорил как-то: враг только впереди. А у нас со всех сторон. Сейчас вот тихо, ни звука. И вдруг — в воздух поднимается земля вместе с нашим броневиком!

— У нас будет достаточно времени, чтобы сказать в воздухе: «Господи, прими наши души в рай без покаяния!»

— Ты веришь в бога?

— Когда туго бывает.

— В Польше, Ганс, мне очаровательная парикмахерша хотела перерезать горло. Я тогда вспомнил дьявола и пистолет. И помогло. Как видишь, остался жив!

Машина шла медленно, с легким шумом, покачиваясь на мелких бугорках. До Гучков десять — двенадцать километров. За Гучками густой лес, протянулся он на добрых тридцать километров. В этом лесу Огнев. Лес укрыл его. А здесь отдельные деревца да кустики. Спокойно. Здесь никто не отважится показать свой нос. И никто не знает пока о походе на Гучки.

— Ты храбрый, Гельмут! Я помню, скольким парням на нашей улице в Кенигсберге ты разбил носы, — сказал Хельман.

— Улица одно, а война другое.

Проверка ничего не дала. Мизель затеял весь этот разговор, чтобы вызвать Хельмана на откровенность: авось сознается, что ему тоже бывает страшновато. Но тот не стал говорить об этом. Хитрит или приобвык, неспокойная жизнь в Шелонске кое-чему научила. Ну нет, попадет в настоящую переделку — не будет больше разглагольствовать о хитром подходе к другим народам!.. Хвастался как-то, что ни над одним смертным приговором он еще не задумывался. Приказы он отдавать может, а сам исполнять — нет, интеллигентский хлюпик! Ничего, образумится! И сегодня можно было без него обойтись. Он, Мизель, нарочно пригласил. В Гучках Хельман будет поднимать баб с ребятишками прямо с постелей и гнать их по морозу в просторную избу, на «жаркое».

В небе возникло множество точек: зеленые, красные, белые. Самолеты отбомбились и шли на свою базу в Низовую. Сегодня они «обновили» аэродром, сделав первую посадку. А это был первый взлет для выполнения боевого задания.

«Как там, на Низовой? Плохо работает Эггерт! За такой срок не схватить советских разведчиков — позор. Впрочем, сам знал, что Эггерт глуп как бревно. Зачем было посылать в Низовую? — упрекнул себя Мизель и тотчас оправдал: — Послал на неделю замещать начальника службы, а тот залежался в госпитале… Эггерту ничего нельзя поручать, кроме приведения в исполнение приговоров! Всю Низовую можно накрыть большой шапкой. А у него в распоряжении специальная команда, полиция. Трех надежных людей лично он, Мизель, отобрал. Кулака этого, рыжебородого… Как его? Поленов. Никита Поленов! Отличнейший осведомитель! Затем нашел бывшего колчаковца плюс уголовника, имевшего три убийства и скрывавшегося от советского суда в лесах… Советские разведчики окончательно обнаглели, регулярно передают из района Низовой свои шифровки. Словно и не существует немецкой службы безопасности. А Эггерт только докладывает: «Напал на след! Веду поиски! Они почти в моих руках!» Надо навести справки в госпитале, как долго там будет находиться начальник службы безопасности Низовой. Если долго — болвана Эггерта убрать ко всем чертям!..»