Луи Буссенар - Сын парижанина

— Все сюда! Тотор, вода! Бо, скорее! О, вода! Бегите сюда.

Парижанин остановился, прислушался, откуда крики, и бросился напрямик через кусты. Но австралиец, прыгая, как кенгуру, уже опередил его. Ветки хлестали его наполовину обнаженное тело, и он кричал:

— Подожди меня, не пей! Осторожно!

Ответа не было. В несколько гигантских прыжков чернокожий очутился подле Мериноса. Янки лежал ничком на краю водопойной ямы и со звериной жадностью пил светлую, чистую воду.

Бо грубо схватил его за ноги и отбросил подальше, говоря:

— Да не пей ты!.. Дай сначала попробовать.

Меринос отбивался, отталкивал чернокожего локтями и вопил во всю глотку:

— Отпусти, мошенник… злодей… не мешай мне пить! Отпусти, не то убью!

Он царапался, колотил Бо кулаками, катался по земле, кусался как бешеный. Подоспевший Тотор подумал, что друг в припадке безумия, охватил его руками и освободил Бо, который посоветовал:

— Держи крепче!

Австралиец стал на колени, зачерпнул ладонью воды, понюхал, коснулся губами. Гримаса исказила его лицо. Он печально сказал:

— Я так и думал!

Меринос продолжал отбиваться. Между тем Бо нырнул в естественный бассейн. Тотор с удивлением увидел, как он вскоре снова появился на поверхности, держа в вытянутой руке связку раздавленных растений.

Из брошенных на берег обезображенных стеблей сочилась резко пахнущая зеленоватая жидкость. Парижанин, немного знавший ботанику, узнал белладонну и несколько других видов пасленовых растений. Ядовитые травы! Особенно опасные под жарким солнцем тропиков.

И, замирая от страха, он спросил:

— Что это значит?

— Источник отравлен, — ответил чернокожий. — Видишь, друг, дно ямы устлано этими растениями, и на них насыпаны камни, чтобы они не всплыли.

— О, злодеи! Бедный мой Меринос! Но ничего, не бойся, мы тебя спасем, — сказал Тотор.

Янки понял, что проглотил один из самых страшных ядов, и его экзальтация[159] мгновенно испарилась. Он побледнел и, задрожав, спросил:

— Тотор, милый Тотор, что мне делать?

— Прежде всего очистить желудок. Открывай рот!

Меринос послушно выполнил приказ, а друг засунул ему два пальца прямо в горло — это способ известный.

Напрасные усилия! Организм пытался, но не мог извергнуть яд. Тотор испугался. Если Меринос не избавится от ужасного сока пасленовых растений, он пропал!

Нужно было что-то придумать, а время торопило. Смерть могла забрать его друга с минуты на минуту. Что же делать?

Вот она, идея! Как всегда, у Тотора их много!

— Теплая вода! Только это спасет! Возьмем тебя под руки и пойдем к машине. Быстро!

Через пять минут они подошли к автомобилю. Меринос уже чувствовал в горле и на языке жжение, не имевшее отношения к жажде, все в глазах у него расплывалось, а ноги стали подгибаться: яд начал действовать.

Парижанин поискал какой-нибудь сосуд, но ничего не нашел. Было бы слишком долго открывать консервную банку и очищать ее от содержимого…

— Тотор, — прошептал больной, — у меня туман перед глазами, едва вижу солнце… Нет сил держаться на ногах.

— Ничего не случится! Слушайся меня: делай все, что я скажу…

— Да, друг мой! У меня уже нет надежды… разве только на тебя…

Схватив американца под мышки и положив на спину, прямо под радиатор машины, Тотор нащупал сбоку сливной кран.

— Не бойся, все в порядке! — сказал он, демонстрируя хорошее настроение, чего на самом деле не было.

Француз приподнял голову друга поближе к крану и добавил, крутя ручку крана справа налево:

— Разинь пасть пошире и заглатывай…

Противная теплая вода, пахнущая смазочным маслом и металлом, полилась в рот американца…

Меринос жадно, захлебываясь, пил, а сидевший на корточках Бо сочувственно глядел на него, покачивая головой.

— Попей, милый, — приговаривал Тотор, — это чистейший моторный сок, эликсир[160] шоферюг-лихачей, нектар автолюбителей-автогубителей… Что? Душа уже просится наружу? Давай, еще глоточек… а потом главное — не стесняться.

Экстравагантное, гениальное лекарство подействовало, да еще как! Меринос едва успел вылезти из-под радиатора и встать на колени.

— Ну вот и хорошо… опасность миновала, но ты едва не опоздал. Лучше теперь? — спросил Тотор.

— Благодарю, гораздо лучше… — ответил Меринос. — Опять ты мне спас жизнь!

— Брось! Но что ты чувствуешь?

— У меня по-прежнему в глазах туман, я слаб, не могу стоять на ногах, дрожу, несмотря на жару… Мне и вправду еще нехорошо.

Смущенный этими нарушениями зрения, Тотор осмотрел глаза Мериноса и с удивлением заметил, что зрачки необыкновенно расширены.

Он не знал, что это главный признак отравления соком пасленовых растений. Тотор был обеспокоен, но все же не слишком, с основанием надеясь, что этот симптом со временем исчезнет.

Что же делать дальше? Продолжить гонку в неизведанное? Тотор так и думал поступить.

Но вдруг лежавший на траве Меринос начал бредить. Дрожа и жалуясь, что холодно, он невнятно заговорил еще о том, что видит двойных Тотора и австралийца.

— Как странно, — сказал янки бесцветным голосом, — два Тотора… два Бо… а я один. Не хочу быть один! О, Боже, как холодно! А еще сосал корову… ты знаешь… корову, которая автомобиль… безрогую машину… Понимаю, что говорю глупости, но я сплю и хочу проснуться… Сейчас я… в своей каюте на борту «Каледонца»! Бой, огня!.. Ха-ха… Но нет, это плохо… прости, Тотор… Бой — это маленький юнга… и Меринос тоже… Все мы подносим огонь… О, этот огонь у меня в желудке!..

Тотор нервничал, слушая этот бред. Неужели ужасный яд сделает свое дело, несмотря на принятое рвотное?

Парижанин хотел бы верить, что отравы было выпито немного. Думая о друге, он забыл про собственную жажду и проклинал свое невежество в медицине.

Без лекарств и посторонней помощи он бессилен! Можно надеяться только на защитные силы организма.

— И это еще не все, — говорил парижанин раздраженно и в то же время сочувственно, — мы вынуждены оставаться на месте! Черт возьми! Вот это авария! И надолго?

Ведь пока Меринос бился в судорогах, совершенно невозможно было везти его куда-то на автомобиле.

Конечно, за ним нужно следить, как за мальчишкой, у которого судороги, и дать ему хорошенько отдохнуть.

К счастью, рядом — небольшая рощица. Тотор уложил друга в тени и принялся ухаживать за больным, приговаривая:

— Ты дрожишь… Не потому, что холодно… при такой температуре и саламандры[161] изжарятся! Но кожа у тебя сухая, как пергамент… Подожди-ка, я заверну тебя в одеяло, и разрази меня гром, если ты не пропотеешь как алькарас[162].