Геннадий Гусаченко - Рыцари морских глубин

— Флот, парни, это не только плавсостав. На флоте много береговых частей. В них есть и солдаты. Погоны у них чёрные с буквами «ТФ» — Тихоокеанский флот.

Не успели поговорить о флотских сухопутчиках, как вот он, лёгок на помине, майор сухопутный. Командует:

— В две шеренги — становись!

Построились. Точнее — изобразили строй. Бык, поливая, пройдёт по пыльной дороге и то ровнее. Ропот недовольный:

— Мы в подводники идём. Чего тут майоришка раздухарился?

— Это лётчик морской. Видите, у него форма морская, а погоны с голубыми просветами. И нашивок на рукавах нет, — тихо замечает какой–то знаток в рваном тельнике, выменянном у моряка–дембеля за свою модную рубаху.

— А что, пацаны, не хило в авиации! Элероны, лонжероны, вираж, штопор! Я б в авиацию пошёл, пусть меня научат! — громко выкрикнул мой сосед по купе Иван Быков, потирая на лбу красную шишку — подарок усатого старшины, которому не понравилась строительная каска на голове новобранца.

— С метлой будешь в авиации в штопор входить. Аэродром подметать на вираже, — тотчас откликнулся другой острослов.

Майор коренастый, крепкий, разбитной. Молодцевато прошёлся перед нами. Глаза весёлые, но взгляд пристальный, орлиный. По всему видать — не робкого десятка мужик. Щерится в улыбке:

— Ну, что, соколы! Кто ко мне служить в морскую авиацию? Три года вместо четырёх в плавсоставе! Шаг вперёд! Минута на размышление. Время пошло!

Майор вынул из кармашка кителя часы на цепочке, поднёс к глазам, хитро поглядывая в нашу сторону.

Всего один шаг!

Как много значит всего один шаг!

От него перевернётся вся жизнь. Он, как один патрон в барабане револьвера, приставленного к виску. Крутнул и нажал спуск. Жить или не жить. Быть или не быть. Выходить из строя или не выходить?

Бегут секунды, удлиняя или укорачивая жизнь. Дают шанс продолжиться в потомках. Или, напротив, обрывают род по мужской линии. Делают счастливым или обрекают на беды и горести.

Всего один шаг!

Пол минуты прошло. Тикает секундная стрелка. Решается судьба тех, кому суждено быть или не быть на этом свете, родиться или не родиться, стать детьми, внуками, правнуками, праправнуками. И ещё многих других. Тех, у кого могут порушиться жизненные планы, и всё может перемениться. И быть может, кто–то сейчас не сделает нужного шага, и впоследствии, оставшись на сверхсрочную, погибнет на подводной лодке «К-129» в марте 1968‑го у Гавайских островов. А кто–то сделает роковой для себя выход из неровной шеренги, станет стрелком–радистом и разобьётся на одном из двух самолётов–ракетоносцев «ТУ‑16», столкнувшихся над Русским островом во время военно–морского парада летом 1963‑го. Всё сейчас зависит от решения каждого из нас. Какое из них правильное?

Это я сейчас философствую. А в ту минуту просто стоял, переминался с ноги на ногу, топтался в нерешительности. Авиация? Заманчиво. Но мне уже предлагал новосибирский военком службу в военно–воздушных силах. Да и кем там быть? А что, если и вправду аэродром подметать, хвосты самолётам затаскивать?

Майор глядит на часы. Он верен слову и не будет ждать ни одной лишней секунды. В принятии такого важного решения не должно быть колеблющихся, неуверенных в себе.

Кто вынашивал с детства мечту об авиации, тот не будет размышлять. Вот она удача! Жар–птица поднебесья подлетела так близко! Хватай за хвост! Стоит лишь сделать шаг вперёд и она в твоих руках. Ну, же, смелее!

Кто грезил морем, кто в мечтах своих видел парус, одиноко белеющий в море, тот не соблазнится трёхгодичным сроком службы.

Ну, а тем, кому что небо, что вода — абы домой скорей, тем, конечно, служить на целый год меньше — такая лафа подвалила!

— Пойдём, земляк! Всего три года и мы дома! — подтолкнул меня приятель из эшелона Иван Быков. — Решайся!

Я отрицательно покачал головой.

— Как знаешь, земляк. Прощай!

Из строя вышли пять человек.

Майор щёлкнул крышкой карманных часов. Удивлённо сдвинул брови, несколько разочарованный тем, что не все разделяют его стремление служить в авиации. Уже без бравады скомандовал:

— Нале–ево! За мной шагом — марш!

Я остался в команде подводников. И моя жизнь–река потекла такой, какая она у меня есть на сегодняшний день. А могла и другим руслом пойти, более широким и полноводным или заилиться узким ручейком в смрадных болотах.

На другой день с утра нас отвели в Тихоокеанское высшее военно–морское училище имени адмирала Степана Осиповича Макарова. Не учиться, а проходить испытание в барокамере.

Насильно в подводники не загоняют. Не верьте, если кто скажет, что его заставили служить на подводной лодке. В подводники подбираются добровольно, по собственному желанию, сознательно, и всегда можно найти причину для отказа, как сделали те, пятеро, ушедшие в морскую авиацию. Оттого и отличаются экипажи подводных лодок от прочих более высокой спаянностью, взаимовыручкой, стойкостью, надёжной дружбой, готовностью в любой момент, не задумываясь, задраить себя в горящем отсеке и спасти остальных. Такова столетняя традиция подводного флота.

Не хочешь в подводники — скажи в барокамере, что не можешь продуться и — свободен! От службы в подводном флоте. Никто не упрекнёт, не осудит, не будет доискиваться причин отказа. Не продулся в барокамере. Не прошёл проверку давлением. Не годен. Только и всего. Но были и такие, кто и рад бы служить на лодке, да уши не терпят. «Не прошёл барокамеру», — про таких говорят.

Засадили нас в металлическую сферическую ёмкость–цистерну. Внутри манометры, воздушные трубы, блестящие вентили, электрические кабели, выключатели, светильники, телефон. Мы уселись вдоль бортов на длинные деревянные сиденья друг против друга. В барокамере два отсека. Не выдержит кто — его в соседний отсек переводят. Дверь сферическую за ним задраивают и снижают давление до нормы. В нашей камере, наоборот, старшина–инструктор повышает давление, и мы дальше «поехали». Носы зажимаем, дуем в них изо всей силы, чтобы уши не заложило. Это и есть «продувка». Дунешь хорошо — в ушах — щёлк! Отлегло. Продулся. А если в одном щёлкнуло, а в другом нет, надо добиться, чтобы и в другом отлегло. А давление всё растёт, и нужно не прозевать, вовремя продуться. Не сможешь продуться — повышать давление в барокамере нельзя, барабанные перепонки лопнут. Из ушей кровь пойдёт. Оглохнешь.

Инструктор за всеми внимательно наблюдает, постепенно повышает давление, открывая вентиль сжатого воздуха. Остановки делает. Продувайтесь, салаги! Сжимаем носы, упорно дуем в них.

И опять проверка на выдержку. Воздух с оглушительным рёвом врывается внутрь сизой струёй, в барокамере туман. Тускло светят плафоны. Нервы на пределе. Вот кто–то поднял руку. Инструктор перекрывает клапан, терпеливо ждёт. Кандидат в подводники зажимает нос, напрягаясь всем телом, дует в него. В одном ухе отлегло, другое забито. Не получается у парня продуться. Инструктор снижает давление, травит воздух на атмосферу ниже. Опять ждёт. Продувайся! Сильнее! Ещё попытка. Получилось. Отлично. «Едем» снова до требуемого уровня. Стрелка манометра медленно приближается к красной черте на шкале. Всё! Постепенно «поехали» вниз, то есть давление в барокамере медленно снижается, чтобы азот, скопившийся в крови, успел раствориться и не вырваться наружу, как из быстро откупоренной бутылки с газировкой. Иначе баротравма лёгких обеспечена.