Андрэ Нортон - Железные бабочки

– Подписывайте! – приказал он голосом человека, который не признаёт отказа.

Глава двенадцатая

Так уверенны и грубы были его манеры, что страх заставил меня отказаться от роли полубессознательной больной, которую я надеялась разыграть. Его торопливость послужила для меня серьёзным предупреждением. Он мог вложить мне в руки перо, но не мог заставить подписать.

– Что это? – спросила я, отказываясь подчиняться силе.

Лицо барона вспыхнуло; стало ясно, что он не ожидал встретить сопротивление своей воле. Открытой ладонью он ударил меня по губам, вызвав острую боль. Я так была поражена этим ударом, что ахнула. Никогда в жизни не встречалась я с таким обращением.

Он наклонился ко мне, его красное от гнева лицо оказалось в каком-то дюйме от моего, и я ощутила запах вина. Его рука до боли сжала мои пальцы. Капли чернил полетели на одеяло, а он продолжал сжимать, причиняя мне боль.

– Будь вы прокляты! – в углах его рта показалась пена. – Если необходимо показать вам, кто здесь хозяин, я с удовольствием это сделаю…

И в его глазах появилось выражение, от которого я, несмотря на всю свою храбрость, отшатнулась. Он, должно быть, заметил, что я испугалась, потому что хрипло расхохотался.

– Подписывай!..

Никто не мог помочь мне в борьбе с его силой и грубостью. Я не думала, что Труда решится выступить против него, а остальные двое – его союзники. Я взглянула на бумагу, а он продолжал нависать надо мной, меня буквально подавляла его воля.

Насколько я могла понять, это был какой-то юридический документ. Но к чему он меня обяжет? Я знала, что не смогу сейчас сопротивляться. Он ещё сильней сжал мне руку, и у меня на глазах выступили слёзы от боли.

– Если вы сломаете мне кости, – я нашла в себе остатки мужества, – я вообще не смогу выполнить вашу волю.

Он хмыкнул, но слегка отпустил руку. Я, конечно, ничего не добилась. Выхода не было, и я неразборчиво написала своё имя внизу листка. Барон выпустил мою онемевшую руку и поднёс документ к глазам. Он держал его так близко, что я подумала: у него что-то со зрением.

Но тут он что-то прорычал и повернулся ко мне. Глаза его стали не просто жестокими – это были глаза средневекового палача, наслаждающегося своей работой. Он поднял руку, собираясь нанести мне такой удар, от которого голова слетит с плеч или я потеряю сознание.

– Что это за глупость? – спросил он, и голос его напоминал рёв рассерженного зверя. – Это не ваше имя! – он помахал листом перед моими глазами. – Вы смеётесь надо мной – надо мной! Этого не будет, сука, безымянная шлюха, шлюхино отродье!

– Это моё имя. Я подписалась своим именем…

Пальцы его впились мне в плечо, врезались в плоть, он протащил меня вперёд и вверх, отбросив бумагу человеку в чёрном. Я увидела приближающийся кулак и не смогла увернуться. Последовал удар, потом такая боль, что я не подозревала о подобном, потом пустота.

Голова болела, что-то давило на неё, словно на мой бедный больной череп надели железное кольцо и теперь затягивали и затягивали его. Иногда боль становилась такой, острой, что я пыталась вернуться назад, туда, где вообще нет чувств. Но такого утешения мне не было дано.

Я не мыслила, я могла только чувствовать, а пытка всё продолжалась и продолжалась. Медленно я начала осознавать, что тело моё куда-то переносят, что я лежу не на неподвижной постели, а скорее на носилках, которые раскачивались и дрожали. Именно эти движения и вызывали у меня особенно острые приступы боли. Я пыталась попросить передышку, хотела, чтобы меня оставили в покое. Но не знаю, смогла ли издать хоть звук.

Меня как будто сковали в тесные колодки. Мне не позволят уйти. Несмотря на боль, окружающий мир постепенно начал проясняться. Меня не просто тащили на каком-то подвижном основании, но я чувствовала ветер, по крайней мере порывы воздуха время от времени касались моего больного лица. Наверное, эти прикосновения и вернули мне сознание.

Боль не проходила, избежать её я не могла. Но теперь я ощущала не только ноющую, страждущую плоть. Начало просыпаться сознание. Я лежала на постели в Кестерхофе, а потом… Ко мне возвращались подробности этой последней сцены. Документ, который принёс барон. Подписывай! Голос его снова прозвучал у меня в ушах, вызвал новый приступ головной боли.

Я подписала – тогда почему?.. Я вспомнила его кулак. Его гнев… на что? Я сделала, как мне было приказано. Мои дрожавшие пальцы как будто снова вывели имя…

«Амелия Харрач».

Моё имя… Я подписалась своим именем. Тогда почему?..

От резкого толчка голова моя повернулась набок. Последовала такая боль, что потеря сознания была воспринята как величайшая милость.

Холодно, как холодно! Мне казалось, что я лежу на снегу. Должно быть, я упала по пути с речной пристани. Я помнила, что там иногда наметает сугробы. Меня найдут… должны найти… мне так холодно… и голова болит… словно мозг промёрз насквозь. Холодно…

Но я больше не раскачивалась из стороны в сторону. Лежала неподвижно… как хорошо лежать неподвижно… даже на снегу. Скоро появится Джеймс… Он позовёт Рейфа, Питера, они отнесут меня в поместье. Придёт Летти с одеялами, приложит к моим ледяным ногам кувшин с горячей водой. Мне иногда снились такие странные сны. Но не нужно сейчас их вспоминать! Скоро я окажусь в безопасности, согреюсь в своей постели в поместье.

Я так никогда и не узнала, сколько времени я так засыпала и просыпалась снова. Звала ли я Джеймса, Летти, других, тех, кого знала с детства? Если и звала, то вряд ли кто-нибудь мог понять. А если и понял, то ничего не сделал. Мне не становилось тепло, никто не занимался моими ссадинами и ушибами.

Время от времени я приходила в себя от этой полужизни, открывала глаза и видела сумрак. Дважды кто-то приподнимал меня, вызывая волны боли в голове. Новую боль вызывал и жёсткий край чашки, которую прижимали к моим губам, а когда я открывала рот, чтобы возразить, туда лилась жидкость, так что я начинала давиться.

Но потом обнаруживала, что жидкость смягчает боль в горле и во рту, и начинала жадно пить. Открывала глаза, но от этого кружилась голова, и я не могла разглядеть, кто меня кормит.

– Труда?.. – прохрипела я однажды, вряд ли понимая, из каких глубин памяти извлекла это имя. – Летти?.. – но никто не ответил, меня снова опустили, и я лежала, раскачиваясь между этим миром и тем.

Но когда я пришла в себя в следующий раз, голова болела не так сильно, и я смогла открыть глаза, не теряя сознание. Я была вовсе не дома в поместье, где светлые стены и множество окон, в изобилии пропускающих солнце. И я снова начала складывать ускользающие воспоминания в одну картину.