Любовь Овсянникова - Аферистка

— Тогда взамен отдайте мне свою очередь.

— С удовольствием! Проходите! — счастливое разрешение проблем у того, кто застрял на передовой в боях за билеты, потонуло в неудовлетворенном гуле остальных.

Таки фортуна держала ее за крепачку[5], снова поворачивалась к ней некультурным местом, чтоб ей пусто было. Тю, вот дура, такое молоть о своей кровной судьбе! — упрекнула себя Люля.

— Да что же это такое делается? Один там стоит полчаса, другой без очереди прет, а теперь еще и эта лезет вперед!

— Не пропускайте ее! Пусть они в стороне за билеты рассчитываются.

— Да она же спекулянтка! Ну-ка чеши отсюда! — толкнул Люлю какой-то придурок.

— Спокойно, дядя, держи карман шире, сейчас насыплю неприятностей, — и она пристально и со значением воткнулась взглядом в его глаза.

— Ты что, сдурела? Я нечаянно, — покрылся испариной задорный мужичок.

Эта перепалка вмиг сделала людей немыми, и в очереди воцарилась тишина. Ага, сейчас я разобьюсь в щепки и устрою вам здесь бесплатный цирк, ждите, — улыбнулась про себя девушка, затем похлопала придурка по спине:

— Я тоже пошутила, не бойтесь, — и начала пробираться в кассу, впрочем, с успехом, мало похожим на победу.

— На Москву билеты проданы на неделю вперед! — известила рудера[6], сидевшая в кассе, заметив приближение Люли. — Можете не торопиться, девушка.

Толпа снова ожила, и каждый ее член превратился в плечо, которое знало одно — не пропускать Люлю в свои ряды.

— Пропустите ее, это моя знакомая! — воскликнула чита[7], до этого тихо скрывавшаяся за спиной того, кто должен был ехать к больной мамочке, и которая с его уходом добралась до заветного окошка. — Проходите, проходите! — и протянула Люле руку, словно высвобождая перед ней дорогу.

— А вы куда берете билет? — ни с того ни с сего спросила Люля.

— До Днепропетровска.

— Какое везение! Так берите и мне, чтобы я к вам не проталкивалась, — и от этого внезапного решения к ней пришла какая-то спокойная и стойкая уверенность, что она туда и собиралась ехать, что это в ее случае — лучший вариант.

Через головы людей, которые так и торчали прочной обороной, Люля, не пересчитывая, подала деньги за проданные до Москвы билеты.

— Вам какой? — спросила добровольная помощница. — Купейный?

— Какой будет, — ответила Люля, облегченно вздыхая как после тяжелой работы.

Она улыбнулась неизвестно кому и отошла в сторонку, поджидая свою неожиданную спасительницу.

Днепропетровск… Что-то давнее и очень щемящее зашевелилось в ней. Оно разлилось по телу теплой волной, отчего ноги ослабли, даже руки безвольно опустились вниз. А на лице Люли непроизвольно заиграла, как у придурковатой, безотчетная улыбка. Такой и застала ее чита, подошедшая с билетом.

— Как вас звать? — первой заговорила она. — У нас одно купе, поэтому давайте познакомимся. Я Татьяна, — первой назвалась она полным именем.

— Улита, можно Люля.

— Какое редкое имя! Банальные слова, но вы же понимаете, что это так и есть, — тарахтела Татьяна. — Почему вдруг Люля? Звучит легкомысленно.

— Я себя в детстве так называла. А вы можете предложить что-то лучшее?

— Улита звучит неплохо. Что здесь еще придумывать?

— Хорошо тебе говорить, — с досады Люля перешла на «ты», — когда ты носишь имя пушкинской героини. А меня назвали так в честь маминой бабушки и у меня не спросили. Заметь, не в честь маминой мамы, а маминой ба-буш-ки. Этому имени сто лет в обед, а они мне его припаячили. Вот и мучаюсь.

— Напрасно. Я буду называть тебя Улитой, — Таня тоже перестала выкать.

— Хоть горшком! — Люле хотелось скорее смыться отсюда, забиться в какой-нибудь закуток, так как казалось, что на нее с любопытством посматривают подозрительные кобчики. Возможно, они просто глазели на красивую синичку, но все равно ей хотелось избавиться от этих взглядов, успокоиться и отдышаться в безопасном месте. — Извини, мне надо отойти, — оборвала она разговор, озираясь вокруг себя.

— У нас есть свободного времени не больше пятнадцати минут, — предупредила удивленная Татьяна. — Куда ты идешь?

— Пересечемся, — бросила Люля и без объяснений шмыгнула прочь.

Если бы рядом нашелся наблюдательный человек, то получил бы пищу для философских размышлений — девушки поразительно были похожими.

На Киев давно легли густые сумерки, и звуки, жившие вокруг, показались ей притихшими.

Еще на подходе к десятому вагону, куда у нее был билет на место номер семь, Люля определила, что он спальный. «Ничего себе! — саркастически хмыкнула в адрес Татьяны, — по виду обычная бычка[8], а гляди-ка, куда конь копытом, туда и жаба клешней, в СВ ездит, не хочет на втором плёнтаре[9] перебиваться».

Она нашла свое купе, где уже удобно расположилась неожиданная попутчица. Татьяна успела включить телевизор, прицепленный высоко над откидным столиком, и, влезши на мягкое сидение с ногами и задрав главу, с любопытством смотрела, как очередной судья развешивал плохо спандеренную[10] лапшу на уши ротозеям передачи «Суд идет».

Понятно, старые передачи крутят в записи, — Люля быстрым глазом осмотрелась по месту.

— Где здесь мой бамбетель[11], это? — показала на пустой диван. — Убери из-под ног свои шкрабы[12], — толкнула ногой Татьянины туфли.

— Да, — неотрывно глядя на экран, ответила Татьяна. Но вмиг ее внимание к передаче, выражение лица, как и вся осанка, сделались какими-то деланными, ненастоящими. — Улита, ты что, сидела в тюрьме?

— С чего ты взяла? — остолбенела та.

— Говоришь как-то странно…

Это замечание вмиг отрезвило Люлю. Господи, я же должна быть как все! — вспомнила она. Как все — это как кто конкретно? А вот как Татьяна, например, — ответила она себе и принялась внимательнее присматриваться к той, которую ей послало провидение примером для подражания.

— Нет, конечно, — сказала в ответ чистую правду. — Не сидела, слава Богу. Извини, что напугала тебя. Я нервничаю, а в таком состоянии всегда вспоминаю детдом и тамошнюю лексику.

— О, так ты воспитывалась в детдоме? Где? — неприязнь к Улите, уже чуть не пустившая ростки, вмиг исчезла, и Татьянино сердца заполнилось чувством теплым, сызмала знакомым. — Я тоже сирота. Представляешь?

— Почему сразу не сказала, что взяла билеты на спальные места? — вместо ответа спросила Люля, теперь уже умышленно пряча в грубоватый тон досаду от собственного промаха. — А если бы у меня денег не хватило?