Иван Курчавов - Цветы и железо

Когда чемодан доставили в кабинет, Мизель раскрыл бутылку и протянул ее Хельману. Тот отпил несколько глотков и вернул бутылку Мизелю. Гельмут пил медленно, маленькими глотками.

— Мы мало вешаем, Ганс. Очень мало и очень плохо! Этого попа я повесил бы на языке колокола, головой вниз. Пусть бы эта голова дубасила по металлу и вызванивала, вымаливала прощение грехов!

— Могу я сказать пару слов, Гельмут?

— Как всегда и сколько угодно, Ганс!

— Гельмут, верь мне, как самому испытанному товарищу, — начал Хельман. При этих словах Мизель насторожился и долго смотрел на приятеля. — Русские — народ религиозный, и это надо учитывать. Мы открыли церковь в Шелонске и освободили из лагеря попа. Это уже большое дело. Молить за нашу армию можно было начинать не с освящения храма, а двумя месяцами позже. За это время поп помог бы нам сколотить вокруг церкви, а следовательно, и направить против большевиков немалое число людей в Шелонске и в окрестностях. А что подумают религиозные фанатики, увидев повешенным своего пастыря, как они его здесь называют? Не совершаем ли мы очень большую ошибку?

— У вас, у адвокатов, — сказал Мизель, ставя бутылку на стол, — глубоко засели в головах ложные логические предпосылки. Попы нам больше не помогут! Нам надо внушить русским только одно — страх. Бояться нас должны все, от старика до младенца. В этом смысле правильно поступал Адольф Кох. Для России у нас не будет ни программы, ни обещаний. Плетка, пуля, веревка и газовая камера — вот все, что русские заслужили; иным путем нельзя истребить их любовь к коммунизму.

— Я говорю о ближайшем времени. Их надо обманывать, хотя бы до тех пор, пока мы победим окончательно, — неуверенно проговорил Хельман.

— А мы уже почти победили!

Мизель вернулся к окну, посмотрел, сел в кресло, потянулся к бутылке.

— Не расстраивайся, приверженец веры христовой! Мы подберем попа для Шелонска. Будет молить за кого угодно, хоть за самого сатану!

Хельман выпил, взял плитку шоколада, разломил ее, половину протянул Мизелю, другую засунул себе в рот.

— Не подумай обо мне превратно, — сказал, проглотив шоколад, Хельман. — Ты отлично знаешь, сколько людей я казнил в Шелонске, и мое сердце не дрогнуло, Гельмут! Но мне казалось, что всюду, где мы находимся, нужны и плетка, и пряник. Конечно, я могу и ошибаться.

— Я это признаю как ошибку. Человеку свойственны заблуждения. Передо мной ты можешь быть откровенным: пусть лишнее не лежит на сердце. Через два месяца ты будешь хохотать над предложениями, которые ты сегодня выдвинул.

— Видимо, так и будет, Гельмут. Может быть, и не через два месяца — это большой срок, — а намного раньше.

— В сроках я могу ошибиться, в существе вопроса — нет!

— Да, я давно хотел у тебя спросить, Гельмут, не удалось тебе напасть на след советских агентов в Низовой?

— Мне думается, что это провокация красных, я так и доложил. Никаких признаков. Нашего резидента они ввели в заблуждение: готовили высадку агентов в Низовой, в этом направлении послали и свой самолет. А сбросили, вероятно, в другом месте. Могу заверить тебя, мой друг: на Низовой и воробей не приземлится без нашего разрешения, не только большевистский лазутчик! Еще выпьем?

— Конечно, до нормы, до нормы, — пролепетал захмелевший Хельман.

ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ

Больше недели живет Никита Поленов в Низовой. Дом словно прилип к небольшому бугорку, но обзор по сторонам широкий: посмотришь в окна справа — и видишь поблескивающие рельсы; прямой стрелой уходящие через Шелонск в Прибалтику; взглянешь в окно слева — другая железнодорожная линия, в Германию, через Белоруссию и Польшу.

За это время Никита Иванович уже поднаторел в кузнечном деле. Лейтенант Эггерт разрешил ему занять кузницу на окраине Низовой. Мехи, горн, наковальня сохранились, нашелся небольшой запас угля, на земляном полу валялись куски железа. А с собой Никита Иванович Поленов привез металлические прутья и подковные гвозди; гвозди на оккупированной территории приравнивались если не к золоту, то наверняка к серебру. Как и ожидал Поленов, больше всего было заказов на ковку лошадей: начались заморозки, лужи на дорогах покрылись льдом. Заезжал и лейтенант Эггерт — подправить у лошади подковы или перековать ее заново. Но, конечно, это был предлог. Он все время интересовался двумя парнями, «начальниками из советского концлагеря», как он в целях обмана называл хвастливых и незадачливых разведчиков, которые все еще не были пойманы. Как теперь догадывался Никита Иванович, Эггерт не случайно отдал ему кузницу: она стояла у развилки шоссейных дорог, многое мог заметить настороженный взгляд!

Никита Иванович Поленов уже знал, что «майор на броневике» был не кто иной, как Гельмут Мизель, что лейтенант Эггерт — представитель немецкой службы безопасности на Низовой. Как-то после остановки в Низовой Поленов с Таней наведались в лес якобы для заготовки дров, связались по радио с полковником, доложили обстановку. Тот заметил, что подобная ситуация имеет свои плюсы: кулак Поленов может жить легально. Полковник предложил связаться с ним по радио через неделю: пусть отпадут подозрения, если они есть у Мизеля и Эггерта.

А подозрения, конечно, были. Документы кулака Никиты Ивановича Поленова лейтенант Эггерт забрал и до сих пор не вернул. Проверяет. Надо быть настороже все время, каждую минуту. Вот хотя бы взять этого человека, который сейчас вбежал в комнату с испуганным лицом, в порванном полушубке, с запекшейся кровью на щеке. «Едва удрал от немцев, — пояснил он, с трудом переводя дыхание. — Вы уж не выдавайте!» Кто он? Честный человек или провокатор, подосланный Эггертом, чтобы проверить Поленова, как он поведет себя по отношению к русским, не забушует ли у него славянская кровь? Доложить Эггерту? А если этот человек и взаправду бежал от немцев?

— Где же вы были? — холодно спросил Поленов.

— У самого Эггерта. Донесли, что я коммунист, вот и схватили.

— А вы коммунист?

Гость опасливо оглянулся и ответил шепотом:

— Коммунист.

— Адреском ошиблись! — сказал Поленов. — Нет, нет, хорошо, правильно, что ко мне прибежали, — проговорил он, будто опомнившись. — Оставайтесь, а я посмотрю, нет ли посторонних людей у дома.

Он быстро оделся, моргнул Тане и вышел в коридор. Дверь плотно не прикрыл.

— Дочка, я пошел до лейтенанта Эггерта, — сказал он громко, чтобы услышал пришелец.

— А ты скоро вернешься?

— Скоро. Возьму кого-нибудь на помощь.

Таня поняла хитрый ход батьки и сказала тоже громко: