Тео. Теодор. Мистер Нотт - Hashirama Senju

техники и магических новшеств, которой повстанцы собирали кровавую жатву среди лоялистов и тех тёмных тварей, что бросал туда Лорд. Оборотней и дементоров, троллей и ренегатов-гоблинов Теодору было не жалко — и в кулуарах Визенгамота ходили слухи, что тысячи их уже погибли.

Отца Крэбба ему было пусть чуть-чуть, но жаль.

— Сильно? — участливо спросил он.

— Да, — кратко ответил Винсент, не отнимая голову от столбика холодного металла.

Тяжёлое молчание повисло в комнате. Теодор вдруг вспомнил, как он увидел своего отца в последний раз. Там, в Нотт-холле, где он уже умер, и его привидение напугало пятнадцатилетнего мальчика до потери сознания одним своим видом.

— Мне жаль, — наконец, произнёс Теодор, нарушая неловкую тишину. — Ты ведь знаешь, мой отец, он… я нашёл его тело у нас дома первым. Это всегда очень страшно, Винсент. Надеюсь, тебе не придётся вызывать коронера своим старикам.

На этот раз это были его искренние слова, а не лицемерная игра. «Редкость», — невесело подумал Нотт.

— Проклятая война, — Винсент, наконец, отпрянул от столбика и грузно сел на свою кровать. Зачарованная конструкция не издала ни звука, прогнувшись под полным юношей. — Ненавижу её. Ненавижу сам-знаешь-кого. Ненавижу их всех.

Он опёр локти на колени и спрятал лицо в своих полных ладонях. Теодор перевёл взгляд на его тумбочку у кровати. Там лежала недоеденная шоколадка, на упаковке которой то и дело рябил зачарованный играющийся рисунок обезьянки.

— И я, — едва слышно прошептал Тео в ответ.

Прошептал — и понял, что он одновременно ненавидит Тёмного лорда. Ненавидит и ценит его. В сытые и мирные годы и дни он бы не смог сделать то, что он уже сделал, и не стал бы тем, кем уже стал. Фигура отца, так вовремя покинувшая его жизнь, довлела бы и теперь. Он бы пил, тратил их деньги и учил Теодора мироустройству волшебного мира, а все связи Визенгамота были бы ему недоступны — ведь Магнус Нотт был поражён в правах. И тем не менее Тёмный лорд был ненавидим им. Ведь он был олицетворением консерваторов прошлого — стариков, что хотели вечной жизни и вечной власти над всем миром вокруг.

Это был конфликт поколений, конфликт мировоззрений, конфликт идей. И всё же этот конфликт рождал для него возможности.

— Я надеюсь, что скоро всё кончится. Поттер или кто там вызовет его на дуэль и победит, — забубнил Крэбб. — И всё наладится. А я поеду в Италию, научусь там готовить и открою в Косом переулке ресторанчик. Чтобы и мороженное, и пасту, и пиццу, и крем-суп.

— И яблочный штрудель?

— И яблочный штрудель, конечно! — разговор о еде затронул самое святое для Крэбба, и он даже поднял взгляд, негодуя, как это Тео мог усомниться в том, что он, Винсент, посмеет забыть штрудель.

Оба парня рассмеялись. И одновременно умолкли.

— А с другой стороны… — невесело, упавшим голосом продолжил толстяк, — если мы проиграем, то у моей семьи точно не будет на такое денег. А у меня ведь ещё сестрёнка подрастает.

— Если мы победим, — ответил ему с откуда-то взявшимся вдохновением Нотт, — то я обязательно помогу тебе открыть бизнес. На правах совладельца.

Про деньги думать не хотелось, ведь в тот момент их не было; однако, Нотт старался не сомневаться в том, что они должны были появиться. Не зря же он закрыл глаза на то, как Уизли сейчас перестали ему плотить? А слышать благодарности Крэбба было приятно.

* * *

— Теодор, ты решил стать Джельсомино? — с восторгом спросил его сразу после завтрака забежавший в его кабинет в башне префекта Блейз Забини. Нотт в тот момент занимался сведением текста для пригласительных и примерной рассадки гостей на постановке во вторник — разумеется, по просьбе-приказу Слагхорна. Магия здорово помогала, но делать это всё равно было утомительно — Уизли и Лавгуд никак не могли сидеть рядом с ожидаемыми Яксли и Лестрейнджем, не говоря уже о миссис Лонгботтом и целом выводке клана Гольдштейнов-Скамандеров.

Кроме Забини с ним же были раскрасневшаяся Панси Паркинсон с газетой в руках («А, они прочитали статью», — догадался Теодор), Дафна с восторгом во взгляде, Арчи, Невилл и Ханна, да и в целом газету как будто бы прочитали сразу все его знакомые — так многие из них ринулись увидеть его.

— Кто такой… Джель-со-ми-но? — полюбопытствовал Теодор, взмахом палочки стирая очередной вариант рассадки не рассаживаемых гостей с возможного плана Трапезного зала в «театральной» модификации.

— Ну, даёшь! Это герой, что голосом разрушал оковы лжи!

— Блейз, я не знаю, что ты вычитал, но это точно не про меня. Слишком лестно. Чересчур.

Такое сравнение скорее позабавило Теодора, нежели чем польстило.

— Это невозможно! Просто невозможно! Настоящее исследование, ты когда его провёл! — заголосили, отодвинув недовольного Забини в сторону, другие его приятели, заполнив собой будто бы всё свободное пространство кабинета. Джинни протиснулась сквозь них и тут же обняла Теодора. Это было демонстративно тепло и открыто, и Нотт тут же почувствовал, что за этим были какие-то собственные политические нюансы девчачьего, то есть, ведьминского общества — блеск в глазах Дафны поугас, а Паркинсон снова сдулась и затерялась за более говорливыми ребятами, как и вела себя весь семестр.

— Нотт, я не согласен с твоими словами, — громко, едва не срываясь на «петуха» своим юношеским голосом, звенящим от напряжённости и гнева, заявил Клод Кэмпбелл, староста-пятикурсник с Гриффиндора. — Ты написал неправду! Я вызываю тебя на дуэль!

Звонкий голос парнишки заставил всех умолкнуть. Вызов на дуэль, которые были запрещены в Хогвартсе, можно было просто проигнорировать — но Теодор был слизеринцем, политиком, и оставить такой выпад без внимания было неправильно.

К тому же он чувствовал испытующие взгляды многих собравшихся ребят и девчат. Родовитых и безродных, но талантливых. Тех, кто входил в один из политических лагерей по происхождению, и тех, кому лишь предстояло выбрать свой путь.

— Я могу быть секундантом мистера Нотта, — вырвался вдруг вперёд Пакстон. Нотт смерил его холодным взглядом, и четверокурсник тут же опустил взгляд и покраснел.

— Мистер Кэмпбелл, Клод, я прошу прощения. Дуэли запрещены Уставом Ховгартса, и вам, как префекту пятого курса это должно быть известно, — неосознанно подражая интонациями и манерой речи Снейпу заговорил Теодор. Они с Кэмпбеллом стояли друг напротив друга. Нотт вышел из-за стола, а шестнадцатилетний блондин с убранными в хвост длинными волосами сжимал кулаки, сверкая красными щеками. — Может быть, вы обозначите причину своего недовольства, и мы сможем обсудить его без… того, чтобы калечить вас?

Он вспыхнул ещё сильнее. Теодор никогда не был задирой, но в себе не сомневался