Ольга Михайлова - Оборотни Митрофаньевского погоста (СИ)

   --У него живой и деятельный ум. Он давно в могиле, но его мысли служат человечеству. Что за дело нам сегодня, каким он был при жизни?

   --Рад, что вы не возразили, назвав его человеком чести. Он был выродком, а, Аристарх Андреевич?

   Сабуров рассмеялся. Разговор его забавлял.

   --Ну... В какой-то мере, да.

   --Отлично. Что до того, какое нам дело до того, каким он был? - Корвин-Коссаковский горько улыбнулся, - о, это очень важно, уверяю вас. Мысли правят миром, ибо формируют души. Если вы усваиваете мысли содомита - вскоре вы почувствуете склонность к содомии, если вами правят мысли убийцы - рано или поздно в вашей руке окажется топор, если же вы разделяете воззрения подлеца - вы неизбежно им станете. Именно поэтому меня и страшит наша новая доктрина - она состоит из мыслей подлецов и психопатов.

   --Интересно, - задумчиво протянул Критский.

   --Увы, ничего интересного. Но продолжим. Вольтер и Руссо... Они ненавидели друг друга, но нет людей более сходных. Экзальтированная впечатлительность, внутренняя противоречивость, импульсивность, постельные аномалии и раздвоение личности. Не было ни одной фразы Вольтера, которую он не опроверг бы своим поведением. То же и Руссо. Робкий и наглый, несмелый и циничный, проклинающий свою литературную славу и думающий только о её увеличении, мечтающий о хижинах и обитающий в замках, гордый республиканец на содержании мадам де Помпадур, живший со служанкой и влюблявшийся только в великосветских дам, проповедующий принципы воспитания и отправляющий пятерых своих детей в приют для подкидышей, восхваляющий небесное чувство дружбы и ни к кому его не испытывающий - он так часто давал повод усомниться в его чести и совести, что нынешние исследователи предпочитают определить его как параноика, страдающего раздвоением личности и манией преследования. А это был кумир Робеспьера.

   Критский снова вмешался в разговор.

   --Могу себе представить, что вы наговорите об остальных, но Шопенгауэр... Вы и его отнесёте к лицемерам и подлецам?

   Корвин-Коссаковский бросил внимательный взгляд на Критского.

   --Шопенгауэр считал невозможным связывать мораль с соображениями пользы или ответственности перед Богом, ибо этим разрушается логика чистого бескорыстия. Это даже не идеализм, а идиотизм. "Логика чистого бескорыстия", ха! Впрочем, это влияние Помпонацци и Канта. Что до внутренней антиномии, её в нём не меньше. Он видел смысл бытия в сострадании, забота о чужом благе, считал он, пролагает спасительный путь над бездной отчаяния, в которую ввергает эгоизм. Неплохо, однако, сам был мизантропом, отличался резкостью суждений, недоверием к людям, крайней подозрительностью и мнительностью. Чёрных пакостей, тут вы правы, он всё же не творил и даже любил... правда, только собак.

   Критский усмехнулся.

   --Может быть, в мыслях он был лучше самого себя?

   Корвин-Коссаковский пожал плечами.

   --Я не люблю людей, которые расходятся с собственными мыслями. Мне видится в этом зачаток безумия.

   Александр Критский мягко улыбнулся, но ничего не ответил.

   --Ненавязчиво пытаетесь проповедовать Божественные заповеди? - поинтересовался Сабуров. - Неужто вы, как наш классик, считаете, что отсутствие веры приведет к каннибализму?

   --Ну, что вы... - Корвин-Коссаковский снова пожал плечами, - люди делятся на тех, у кого слово не расходится с делом, и тех, кто вообще не имеет своих мыслей, а в деяниях реализует лишь повседневные нужды. Только первые способны понять бессмысленность мира без Бога, у остальных же мысль так далеко не простирается. Нет Бога - значит, можно завести интрижку, одурачить женщину, по возможности, поживиться за счёт ближнего, насплетничать или донести, оскорбить или унизить.

   -И провозглашая это, наша полиция яро преследует людей, идущих в народ, готовых пожертвовать собой, грозит им тюрьмами и ссылками... - иронично вставил Сабуров. - Разве это по-божески?

   Корвин-Коссаковский почувствовал, что теряет интерес к разговору. Его слушали, но, кроме Сабурова и Критского, никто не возражал.

   --Бог создал совершенную Вселенную, исполненную гармонии и соразмерности. Почему? Потому что Он - совершенен. Человек же - образ Божий и может создать только то, что будет его образом. Но он - не Бог, он - несовершенен. И в итоге сварливый хам весь мир вокруг себя превратит в царство свар и хамства, неуч создает безграмотный мир, равнодушный к чести превратит мир в сообщество подлецов, а самовластная нетерпимость к чужому мнению попытается заставить всех перестать думать. Мне страшен мир, который могут построить наши "ходоки в народ", оторванные от жизни пустые мечтатели и доктринеры.

   --Стало быть, вы за нравственное самосовершенствование? - усмехнулся Сабуров, - разве мало готовности положить душу за народ?

   Взгляд Корвин-Коссаковского поскучнел.

   --Для того, кто ежеминутно готов умереть, если не лжёт, конечно, как сивый мерин, никакой ценности не могут иметь ни жизнь, ни нравственность, ни даже интересы народа, за которые он умирает. Я говорю, конечно, о тех единицах, у кого слово не расходится с делом. Остальные же ... - он пренебрежительно махнул рукой, потом продолжил, - и, кстати, вот ещё одна странность ума, о чем мы уже толковали, господин Сабуров. Эти ходоки в народ, фанатично стремясь к самопожертвованию, столь же фанатично исповедуют материализм, отрицающий всякое самопожертвование.

   Сабуров молчал, потягивая коньяк и с интересом слушая суждения Корвин-Коссаковского. Тот лениво продолжал.

   --Если мир определяется только слепыми материальными силами, то он есть хаос, и как можно надеяться, что историческое развитие неизбежно приведет к царству прогресса? Что может сделать сила разума против слепой стихии безмыслия, которой нет никакого дела до стремлений человека? Но кто над этим задумался? - Корвин-Коссаковский пожал плечами. - Потребность в метафизическом обосновании идеала так велика, что атеистический материализм спокойно сочетается с крепчайшей верой в прогресс и разум, и мнит этот вздор даже "научно доказанным"... "Закономерности хаоса"... Это прелесть. Я же по старинке верю в Бога. И в дьявола.

   Он, наконец, подвёл разговор именно к тому тезису, по которому хотел услышать высказывания присутствующих, надеясь опознать чертовых упырей. Но тут их беседу неожиданно прервали.

   Раздались крики и женский визг. С Ниной Черевиной случился обморок.

   Корвин-Коссаковский кинулся к племяннице, ничего не понимая. До этого спириты сели вокруг круглого стола, начались вопросы, которым отвечали стуки, но Арсений Вениаминович, поглощенный необходимостью вычислить беса Клодия и беседой с Сабуровым, не обратил на них внимания.