Нефритовая лиса - Крис Велрайт

Эти слова резанули Ицин. Они напомнили ей о вчерашнем происшествии, о словах шаманки, о том, что она всё равно попадёт в Тивию. И внутри снова вспыхнуло чувство несправедливости. Неужели всё действительно предрешено? Неужели ей суждено быть просто разменной монетой? Желание бороться поднялось в ней новой волной.

Но она всё ещё сомневалась.

— Не переживай, — продолжил Чжэнь, перехватывая её выражение лица. — Твоё лицо будет закрыто лёгкой тканью. Ты будешь одета точь-в-точь как остальные танцовщицы.

— Но… — Ицин покачала головой. — Как тогда Шу Чао поймёт, что это я?

Брат только ухмыльнулся.

— Ну, ты уж постарайся.

Он подался вперёд.

— Поищи в своих книгах или в своём женском сердце способ, как дать ему знать, что это ты — через танец.

— Это невозможно.

Ицин нахмурилась, перебирая в голове все варианты. Сцена будет не очень далеко от сидящих, но если её лицо будет прикрыто, Шу Чао никогда не догадается.

Чжэнь закатил глаза.

— Да не переживай ты так. У тебя самый лучший помощник на свете.

Он откинулся назад, наслаждаясь моментом, как будто только он один мог всё решить.

— Я сделаю так, чтобы он смотрел только на тебя.

— Как ты это сделаешь?

Ицин почувствовала тревогу.

— Ты же не задумал ещё чего-то безрассудного?

Брат рассмеялся.

— Всё проще простого.

Он подмигнул, наклоняясь ближе.

— Одна из служанок передаст ему письмо от тебя. В нём ты напишешь, что ему следует обратить внимание на девушку, танцующую с повязкой на левой руке.

Ицин замерла.

— Повязка?

— Да, повяжешь себе на руку. И упомяни в письме что-то значимое для вас. Чтобы он точно был уверен, что это ты прислала. Вы же уже о чём-то говорили?

Она кивнула, вспоминая их встречу. Да, было то, что запомнилось только им двоим.

Ицин вдруг почувствовала, как на её лице появляется улыбка.

— Вот так-то лучше, сестрёнка.

Чжэнь довольно кивнул и хлопнул по столу.

— А теперь завтракай. И напиши мне это письмо.

Глава девятая

День рождения Ицин начинался с первых лучей солнца, которые осторожно касались расписных крыш поместья. С самого утра двор наполнялся звуками хлопот. Слуги бегали туда-сюда, до последнего разглаживая шелковые скатерти, поправляя цветочные гирлянды, развешанные вдоль колонн, и устанавливая фонари, которые вечером должны были зажечь всё пространство мягким золотистым светом.

Ицин успела написать письмо для Шу Чао и передать его брату. Она долго подбирала слова, не желая показаться слишком смелой, но и не желая остаться просто безымянной тенью в его памяти. Она даже решилась на то, чтобы написать нечто большее, чем просто указание смотреть на девушку с повязкой.

«Я не хотела бы стать лишь воспоминанием для господина.»

Эти слова она перечитывала трижды, сомневаясь, не слишком ли они дерзкие.

Но потом, застенчиво, почти робко, добавила:

«Но если же так суждено, то я сделаю всё для того, чтобы это воспоминание было незабываемым.»

Она поставила точку, приложила ладонь к тёплой поверхности бумаги, как будто хотела запечатлеть частицу себя в этом письме. Теперь — только ждать.

В центре зала, залитого мягким светом фонарей, свисающих с потолка, возвышался главный стол, покрытый шелковой скатертью с вышитыми узорами в виде драконов и облаков. На нём расставлялись яства — блюда, которые готовились часами, чтобы быть поданы именно в этот миг. Тут были запечённые утки с хрустящей корочкой, тушёные грибы в ароматных соусах, нежные пирожки с лотосовой пастой, рисовые лепешки и сладкие лакомства в форме цветов. К центру стола поставили огромный поднос с фруктами: гранаты, персики и ароматные груши символизировали счастье и долголетие.

Отец не поскупился на торжество, и Ицин даже засомневалась, что у их семьи действительно есть какие-то финансовые проблемы. Но и сама она тоже не пожелала наряжаться скромно. На ней было платье из тончайшего розового шёлка, расшитого цветами сливы, чьи нежные лепестки словно колыхались при каждом её шаге. Волосы убраны высоко, переплетённые жемчужными нитями и украшенные шпилькой в форме феникса.

Её родители уже сидели за главным столом. Мать — холодная, словно мраморная статуя, едва заметно качала веером, избегая взгляда мужа. Рядом с ней наложница Фань, в своём наряде из тёмно-бордового шёлка, сдержанно улыбалась, но эта улыбка не доходила до глаз. Её тонкие пальцы, лежавшие на коленях, казались напряжёнными, как струны. Чжэнь, обычно оживлённый и говорливый, сидел молча, словно что-то обдумывал, его лицо омрачал едва заметный налёт беспокойства.

Ицин замедлила шаг. Сердце дрогнуло от неясного предчувствия. Что-то снова висело в воздухе, когда ее семья оказалась в сборе. Она не понимала, что же происходит в их доме и отчего отец по-прежнему такой хмурый, даже несмотря на праздник и ее предстоящую свадьбу.

Ицин не позволила своим гостям заметить ее тревогу. Собрав улыбку, она скользнула к родителям, поклонилась и приветствовала их, как и подобает.

К ним в поместье приехали все, кто еще уважал отца и те, кто стремились заполучить его расположение. Праздник начался с выступления музыкантов. В углу зала тихо зазвучали струны гуциня, их мелодии отзывались в сердцах собравшихся. Но Ицин не вслушивалась, украдкой выглядывая среди гостей Шу Чао. Еще не все расселились по своим местам, и она никак не могла его найти, пока наконец ее взгляд не упал в тень нависающего карниза.

Высокий, с горделивой осанкой, одетый в тёмный шёлковый халат с вышивкой в виде журавлей, он стоял около колонн. Он так не был похож на местных сановников, с их громоздкими украшениями и громкими речами. Его лицо, спокойное и уверенное, с тонкими чертами и выразительными глазами, словно говорило о внутренней силе. И когда он поднял взгляд, их глаза встретились. В его взгляде было что-то странное — не просто интерес, но и скрытая тоска или намёк на знание чего-то, что он не мог или не хотел озвучить. Ицин ощутила странный трепет в своей груди. Но, прежде чем она успела подумать об этом, ее внимание привлек разговор родителей.

Отец поднял одну из фарфоровых чаш, поставленных перед ним, и с раздражением отодвинул её в сторону.

— Угомони её, — коротко бросил он холодный взгляд на наложницу Фань, которая наполняла едой блюдо своего сына. — Его аппетит становится непомерным. Его тарелка всегда полна, как у крестьянина на свадьбе. Может, он забыл, что это не соответствует его положению?

Чжэнь, услышав это,