Валентина Ососкова - Самый маленький офицер

Сивый с портрета улыбается в ответ – почти как живой. Волосы вышли гораздо короче обычного, и это словно делает лицо старше. Тиль чуть подправляет черты и долго смотрит на паренька лет тринадцати. Нет, он не очень похож на Сивого. Сивый всегда был маленьким и шальным, а этот пацан неуловимо серьёзней «прототипа».

Свет фонаря дрожит, пару раз мигает. В краткий миг между светом и темнотой в глазах подростка на портрете вспыхивает сталь, какую Тиль видел во взгляде офицера-ветерана, что звал ребят из детдома идти в кадетский корпус. Правда, Тиль ненавидит того офицера, потому что его заинтересованно слушал Артём. Тиль ревнив.

Потом тот же самый офицер Артёму отказал: «Молодой человек, вы хоть полгода продержитесь без приводов в милицию… Ну ладно, хоть месяц!» – и Тиль возненавидел его вдвойне, отзеркаливая на сей раз чувство брата-и-атамана…

Свет фонаря вздрогнул в последний раз – и лампочка засветилась ровно и ярко. Неудачный портрет отправляется в мусорную корзину, а Тиль – спать.

Глава 1(7). Вальс

Если не умеешь танцевать – однажды уронишь честь офицерского мундира. Нелепая, но печальная перспектива, не правда ли? Вот и во всём остальном так же: мелочей на службе не бывает.

И погаси ты монитор, Христом-Богом молю, когда с тобой взрослые люди разговаривают!

Георгий Заболотин-Забольский

В просторной комнате гостиничного номера класса «люкс», залитой солнцем сквозь огромное окно, тишину не нарушало почти ничего. Легко гудел кондиционер, приводя воздух к заданной температуре в двадцать два градуса по Цельсию. Застеленная светло-бежевым покрывалом с абстрактным узором кровать, казалось, сама по себе дремала, разливая вокруг сонное оцепенение, и, подчиняясь ему, сонно же прислонился к стене стул, с покоящейся на нём офицерской фуражкой. На стеклянном журнальном столике у окна неловко чирикнул телефон и смолк, сам испугавшись наглости своей попытки нарушить тишину.

Комната этого, казалось, вовсе не заметила, лишь молчаливо ждала пробуждения, словно заключив перемирие с окружающим миром, некий пакт о невторжении. Тишина, сонная, мягкая – казалась вместе с этим неуловимо хрупкой, застывшей на грани, за которой снова начиналась война с шумным миром за это своё право застыть вне времени – в ожидании хозяев комнаты.

… Солнце успело скрыться за угол дома и оставить комнату в тени, прежде чем пискнул в двери замок и в прихожей зазвучали голоса.

– Полтора часа вожделенного отдыха, – оповестил первый голос – решительный, с неуловимыми нотками железной чёткости, свойственной людям, всю жизнь свою посвятившим армии. – Твои планы, Сиф?

– Отдыхать, – последовал немногословный ответ второго голоса – мальчишеского и усталого. Со стуком в углу прихожей приземлились ботинки.

– Может, чаю устроишь?

– Вам бы только чаю…

– А чай забольский, – продолжил искушать первый голос.

– Угу, – печально согласился второй.

– Настоящий…

– Кто бы сомневался.

– Так, может, перестанешь подпирать стену и заваришь своему командиру чайник?

Вместо ответа обладатель второго голоса вошёл в комнату, с наслаждением шлёпая босыми ногами по полу. Подошёл к кровати, постоял, уперевшись в неё коленями, затем рухнул вперёд со стоном:

– Мне бы кто чаю заварил…

Вошедшему можно было дать лет четырнадцать на вид, вряд ли больше. Русые волосы, зачёсанные на косой пробор, белая рубашка с фельдфебельскими погонами, на груди серебряный крестик «солдатского георгия» – знаменитой русской военной награды. Ногой ловко подцепив со стула фуражку, мальчик подкинул её в воздух, перекатился на спину, поймал и положил её рядом с собой, пальцем водя по гербу Лейб-гвардии над козырьком. Помять белую рубашку подросток не боялся – или просто не хотел думать об этом.

… Вся эта парадность юному офицеру надоела, а особенно – непривычная фуражка. Оливковый берет можно было засунуть под фальшь-погон и забыть, а поди забудь о фуражке.

Поэтому она осталась в номере. Нет фуражки – нет проблем, даже командир не стал пенять за это.

– Сиф, чай! – напомнил старший офицер из соседней комнаты.

– Сейчас, – отозвался мальчик. – Уже встаю и завариваю.

– Не слышу, – не замедлил сообщить полковник. Сиф скривился и, скатившись с кровати, громко, демонстративно протопал к электрочайнику. Нагрел воду, залил заварочный чайник и сел, уткнувшись подбородком в сгиб локтя. Сквозь стеклянный бок чайника было видно, как набухают чаинки, как заполняет чайник насыщенный бордово-коричневый цвет. По комнате поплыл чуть молочный аромат, Сиф вздохнул и прикрыл глаза.

… Проснулся он от дзиньканья ложки о стакан. «Дзинь… Дзинь… Звяк-звяк», – это ложечкой постучали по краю стакана, стряхивая капли, и отложили её в сторону.

– Ты же не спишь, – сообщил полковник укоризненно. И обращался он точно не к чайнику.

Иосиф Бородин, фельдфебель Лейб-гвардии, неохотно разлепил глаза и уставился на вихрь чаинок в стакане. Думать не хотелось. И шевелиться не хотелось. Он и отвык, что в Заболе на календаре май, а на улице – конец июня. Шесть лет в Москве кого угодно приучат к снегам до апреля… Иосиф зевнул краешком рта и предпринял попытку обратно задремать.

– Давай-давай, разлепил глаза, принял вертикальное положение, – его командир и, по совместительству, опекун поднял стакан, и созерцать стало нечего. Пришлось подниматься, зевая уже в полный рот. Не спорить же с самим полковником Заболотиным-Забольским, известным на всю Империю героем Забол-Выринейской войны.

Или, вернее, не оспаривать же приказы командира – уж больно тот щурится… по-командирски. В таком состоянии с него станется начать про уставные отношения.

Но вместо ожидаемого «Фельдфебель Бородин!» Заболотин-Забольский только поинтересовался:

– Кстати, а телефон ты намеренно в номере оставляешь всегда?

– Намеренно, – подтвердил мальчик, помрачнев. Вспомнив про телефон, он встал, подошёл к столику и взглянул на дисплей. «У вас 1 непрочитанных сообщений».

Увиденное Сифа ничуть не удивило, но он всё же взял телефон в руки и открыл смс-ку.

«Ты ж обещал писать!неужели некогда?»

Юный офицер сел обратно на кровать и принялся бездумно проматывать сообщение вверх-вниз, читая то текст, то информацию об отправителе.

«Обещал, – мысленно подтвердил он телефону. – Но звонить уж точно не буду. А написать… Ну что я вам могу написать? Из головы выдумать, чем занимаюсь целыми днями, да так увлечённо, что не подхожу к телефону?»