Записки кельды, часть 2 - Ольга Войлошникова

не столь сногсшибателен, но подходить не хотелось. — Молчать и слушать, иначе будете ещё и немыми! Ясно?

— А чё сразу… — я щёлкнула пальцами, голос у говорящей исчез, и я ещё раз спросила:

— Ясно⁈

Остальные испуганно закивали.

— Вы чё творите, уродины? Вы ж её убить собрались! — пострадавшая замычала что-то жалостное, но я её оборвала: — А ты тоже молчи, лахудра! Посмотрите на себя!.. Да друг на друга посмотрите, мать вашу! О какой ещё близости к цивилизации вы тут втираете, вы ж теперь бомжихи! Падальщицы помойные!.. Барон придёт — решит, что с вами делать.

Я повернулась и пошла. Ноги у них без команды всё равно не заработают. Пусть посидят, подумают. Вова как раз заканчивал укрывать тентом полученный от Лёни груз. Я посвятила его в ситуацию. Мой барон поморщился, глядя на подёргивающихся, время от времени безрезультатно пытающихся встать убожищ.

— Нахер, забирать их отсюда надо, передо́хнут, как те бомжи.

Перспектива воспитательной работы с ароматным контингентом вдохновила меня не очень.

— Как же не охота с ними возиться, мамадалагая…

Но барон понял меня сугубо практически:

— Отработают! Так, ты иди с Лёнькой переговори за свои бумажки, а я к этим схожу.

Лёня не просто расспросил меня про все рисунки, он ещё и записал на камеру интервью об увеличившемся посёлке, о том, как мы пережили двадцать дней взаперти и вообще о новостях.

— Надо было тебе ещё Вову записать.

— А я записал! Сегодня посижу, соберу вместе. Может, даже не один ролик получится.

— Смотрит хоть кто?

— А как же! Уже двести сорок тысяч подписчиков! И каждый день растёт аудитория. Это ж бомба! Мало кто пока такое делает, а посмотреть все хотят. Я там, кстати, плёнки для фотоаппарата положил, какие нашёл — всех набрал! Попробуете?

— Конечно!

06. ПЕРВАЯ ЗИМА

… И ДОБРОТА С ТОЧКИ ЗРЕНИЯ ФЕОДАЛИЗМА

По честному, всё ещё 36 октября, но так уж вышло…

Вова вернулся и скомандовал «на выход с вещами».

Понурые вонючки ждали меня для «разморозки». В жопу раненую пришлось полечить, чтоб идти смогла. И выключить им речь, чтобы всякую херь три часа не слушать.

У бомжатского лагеря барон остановился и выдернул из-под тента канистру с топливом. Еле переставляющим ноги бабам велел топать живее — прямо по дороге.

Мы дождались, пока помойка вместе с трупами выгорит (лес всё-таки, мало ли что), и бодрячком поехали вслед за нашим новым имуществом. Я подстелила на облучок тёплую овчину и болтала ногами:

— Куда селить их будем?

— Пока в свинарник, там в первом блоке пара загонов пустых стоит. Отмоются, отстираются — можно будет по-человечески разместить, а то они так всё провоняют, что не проветришь потом.

— Ну да. Есть такое. У нас свинки и то так не пахнут.

— Именно.

В свинарнике, если кто не в курсе, безо всяких печек довольно тепло — животные сами же и греют. Сейчас, пока морозы не ударили, там стояла температура градусов восемнадцать, а то и двадцать. Не помрёшь.

— На подстилку сена им дадим?

— Щас! Это вонючее сено кто потом есть-то будет? Так пусть сидят! Как-то же они обходились? Полы там деревянные, с отсыпкой, да ещё толстая резина сверху — довольно тепло. Отмоются — посмотрим.

Впереди показались ковыляющие бомжихи. Ой, нет, теперь уже рабыни. Похожа унылая процессия была на иллюстрацию о войне 1812 года, где уже побитая французская армия зимой бредёт «до дому», обмотанная во всякое тряпьё, — помнится, у меня в учебнике истории была такая…

— А ну, бодрее! — скомандовал барон. — Меньше половины осталось! Кто отстанет — ждать не будем, пускай вас волки съедят!

Эта угроза подействовала очень сильно. Тётки заторопились, чтобы не потерять телегу из виду.

— Какие волки, Вова? Андле же метки поставила?

Говорила я тихо и муж ответил мне также вполголоса:

— Да. Но они-то этого не знают!

Дежурные узнали нас издалека и опустили подвижный пролёт для проезда. Скоро лёд встанет как следует, и можно будет добраться до острова в обход моста. А боярышниковую ограду мы так и не сделали. У Лики все силы ушли на то, чтобы спасти стену острога. Ну, да ладно. Если кто-то и захочет поспорить с нами за право на эту землю — пусть попробует!

Телега, мягко шурша шинами, въехала на мост. За нами бежали и изо всех сил мычали вонючки. Боялись, что ли, что их оставят?

Дежурные от нашего приобретения шарахнулись. Ещё бы, такое уникальное амбре! За их спинами я увидела хмурое лицо в синей рабочей куртке (нашлась у меня в закромах такая, знаете, типа спецовки для аэрофлотских техников, зимой самолёты осматривать).

— О! Хомяк! Поди сюда!

Вова, доверив мне великую миссию по определению новеньких на постой, сбежал. Ладно-ладно, пошёл с мужиками разгружаться! А я осталась распоряжаться. Ой, фу, блин…

— Слушаю, хозяйка!

— Хома, смотри: это — новые рабы. Запаши́ну чуешь?

— Да как не чуять… Как из канализации вылезли.

— Во-о-от. Надо их привести в порядочный вид. Открой в свинарнике, в первом блоке вторую секцию…

— Это пустая которая стоит?

— Да.

— Вёдра возьми, которые для коров, да корыто большое, в котором на дворе поили. Бочка там с лета пустая стоит — пусть с реки натаскают воды себе. Я Валю попрошу подогреть — и пусть моются. И стираются, как следует! Доска-стиралка есть у вас?

— Ага.

— Вот. Дашь им. И мыла хозяйственного, вот это прямо без ограничений. Бошки раза на три-четыре, салом заросли. Да на вшей проверь, При любом подозрении — обрить наголо, не надо нам тут такого счастья. Волосья сжечь.

— Понял.

— Да объясни правила!

— Хорошо, хозяйка.

— Кто будет вонять — кормить не буду! Выгоню нахер в лес, пусть подыхают.

— Объясним, не беспокойтесь.

На самом деле, никого я, конечно, не выгоню. Но с этими «любителями цивилизации» только так.

— Выдашь им по про́стыни, пока одежду не высушат — пусть обмотаются и так и сидят.

Я посмотрела на нахохлившихся бабёнок:

— Идите за Хомяком. Он за старшего, слушайтесь.

ВНЕЗАПНО

Новая Земля, остров-острог, 02.07 (ноября теперь нет, так что сразу декабря).0001

Сегодня, перед самым сном, муж сделал мне шикарный комплимент. В том духе, что ему нравится, что я снова начала набирать вес. Посмеялся ещё, что все, типа, пока две недели взаперти сидели — отъелись, надо бы тренировки усилить.

Поясняю. После всех возрастных откатов и всяких происходящих с нами всеми изменений, я лично вернулась в возраст (по ощущениям) лет двадцати двух — двадцати пяти. Снова пятьдесят четыре килограмма (то есть минус двадцать) и размер груди вместо пять плюс — три с половиной. И вот он мне говорит: как здорово, типа, что ты начала полнеть. Опять станешь булочкой.

Сказал и уснул. А я лежала, таращилась в потолок и пыталась сообразить… В этой круговерти я вовсе забыла следить за такой, пардон, штукой, как обычные женские циклы. И когда же красные дни календаря посещали меня в последний раз? Давно, блин… Летом, вроде…

О, боги…

Несколько дней я ходила и прислушивалась к собственным ощущениям. Неужели беременность? По идее, я же могла зайти в тонкий план и проверить… Очково мне что-то было. Настраивалась неделю.

Увидеть себя получилось не сразу. Из-за душевного раздрая, видимо. Так, успокоилась!

В трансе можно увидеть себя со стороны. Внизу живота появилась новая светящаяся сеточка. Маленький, поджавший ручки и ножки человечек.

Мама дорогая… я боюсь.

Неделю я думала: как сказать? Как бы так грамотно подготовить мужа, чтоб он внезапно не распереживался. Не придумала ничего оригинального, и когда легли спать, брякнула:

— Вов, я беременна. И даже не дыши так. Мне теперь не сорок пять, а всего-то двадцать с чем там… Небось не помру.

Можно дальше не буду рассказывать? Лучше б не говорила, чес слово! Это не делай, сюда не дыши, береги себя и чё там ещё? Инструкция длиной с мою руку получилась. Ладно, буду отбиваться потихоньку.

ДЕКАБРЬ

Наш остров и окрестности, декабрь (седьмой месяц) первого года

Декабрь был именно таким, как я увидела его в том виде́нии, в первую встречу с Лелей: с мягким морозцем и белым-белым снегом, навалившим по колено и продолжающим потихоньку подсыпа́ть.

Чёрненькая Кира, первый раз в жизни увидевшая снег, с визгом каталась с маленькой горки, устроенной отцом для них с Мирошкой. Рейнджеры наши не остались в сторонке и раскатали такую горку, что на ней нет-нет да и собирались все. Они ещё, хитрые, место выбрали между двумя холмиками. С одного едешь — так разгоняешься,