Записки кельды, часть 2 - Ольга Войлошникова

*Списываю это на шок, хе-хе…

Зато мужики доделали как надо внутренности третьего жилого дома и большого банно-прачечного, так скажем, комплекса. Вот это был настоящий подарок! Баня (для удобства и краткости произношения) получилась шикарная! Два больших отделения для мытья (эм и жо), с парилками, большая постирочная, рядом специальный двор со множеством натянутых верёвок для сушки белья. Мы быстренько притащили в стиральное отделение наши стиралопеды — ну, те педальные стиралки (вскоре должны были прийти ещё шесть штук, толпа-то теперь большая!), тазы, стиральные доски и прочую дребедень. Красотища!

Общежитские возликовали, что не придётся особо тесниться, и девчонки всем гуртом перебежали в третий дом. О чём-то они там митинговали (в основном наши первые, конечно; самая шпана больше слушала). Посмотрим.

РАССЕЛЕНИЕ

По итогу расселились дамы более кучненько, чем я предполагала, по семь-восемь в комнатке. Зато аж три комнаты оставили себе под гостиные! Так, говорят, уютнее будет. Диванов пока не предвидится, зато лавки с подушками, по типу восточных топчанчиков, Стёпа им уже обещал. Вовка слушал и посмеивался. Нет, внешне он был строгий и суровый отец клана, но глаза смеялись. Я дождалась, пока мы останемся одни, и насела на него:

— Ну-ка говори, чё ты ржал?

Он попытался сделать чопорный вид:

— Да и не ржал я вовсе.

— Ну Вова!

— Что?

— Что смешного в гостиных комнатах?

Муж тихонько усмехнулся в усы:

— Задвижки изнутри видела?

— Э-э-э… нет.

— А они есть! Любимая, ну ты что? Холодно на улице, в лес уже не пойдёшь.

— А-а-а… — вот я, блин, ворона!

Натурально — на дворе мороз, где людям встречаться-то?

Мокрая снежная каша всё чаще стала схватываться ледяной коркой, и поход за водой начал становиться опасным предприятием. За две недели с хвостом я вылечила шесть серьёзных ушибов, два подвывиха и один весьма некрасивый перелом. Хорошо, что я тётя-доктор.

К концу второй недели нашего заточения ударил мороз. Не так, чтобы прямо оглушительный, но за ночь температура упала с нуля до минус десяти. Снег наконец-то перестал таять, а новый шёл уже сухой и не превращался в кашу-малашу. После тридцатого октября почти перестали дуть сумасшедшие ветры. Потянуло зимой. Мелкий восточный рукав покрылся тонкой корочкой льда, западный пообмерзал по самым краям, там течение было посильнее. А вот Бурная и не думала о зимней спячке. И без того холодная, она сделалась вовсе ледяной и кидалась острыми перьями шуги, намерзавшими по берегам, словно кучи битого стекла.

МИШКА

Новая Земля, остров-острог, 34.06 (октября).0001

Был ещё один вопрос, который чрезвычайно меня беспокоил. И я никак не могла понять, с какой стороны к нему подступиться.

Миша.

Мише, фактически, был двадцать один (до дня рождения на момент перехода ему оставалось каких-то несколько дней). Большую часть своей жизни — с трёх лет — он провёл, будучи инвалидом. Инвалидом тяжёлым, сложным и, в силу своего заболевания, ведущим довольно замкнутый образ жизни. Эпилепсия — штука весьма неприятная. А у нас случай был ещё и какой-то нетипичный, сложно поддающийся воздействиям и терапии. Короче, набор таблеток, способных хотя бы пригасить эпи-активность ему подбирали лет десять, если не больше.

К чему это я так долго. Переход, слава богам, избавил его от заболевания. Но социальные-то навыки сами по себе ниоткуда не взялись. Всю жизнь Мишка жил, тесно общаясь с пятью-шестью людьми. Сложно, знаете ли, налаживать контакты, когда приступы с потерей сознания накрывают через каждые две-три минуты. А пару лет было именно так. Мы бились за его жизнь и морально готовились к похоронам. Потом какой-то доктор-волшебник нашёл, наконец, нужную комбинацию препаратов (как другие доктора говорили, несовместимых), и жить стало полегче. Но мелкие приступы, залипания и «зависания» никуда не делись. А детства у него, как такового, и вовсе не было. Мишка вырос бирюком, юмор понимал плохо, да в последние годы ещё и нахватался дурноты в стиле: «вы не имеете права» и «это незаконно» — к месту и не к месту.

Ну вот. А тут — толпа. Все разные. Все в куче. Все заняты своими делами, даже помолодевшая бабушка, которая вдруг перестала носиться с «больным ребёнком» как курица с яйцом. И у Миши потихоньку начало сдвигать крышу. Как в кино, знаете, про какой-нибудь конфликт на космической станции. В период непогоды, пока мы сидели взаперти, это стало проявляться сильнее. И в конечном счёте вылилось в безобразную сцену. Хорошо, что дело случилось между своими. С Галей он разругался. Опять не понял шутку, начал по-дурному качать права, орать, махать скрюченным пальцем. Киря заступился за Галю — и понеслась… И хорошо, опять же, что нарыв этот лопнул вдали от чужих глаз, у нас в вагончике. Мишка не слышал слов и впал в неконтролируемое состояние истерики, щедро раздавая эмоциональные фекалии. Я поняла, что сейчас Киря вырубит его, не дожидаясь нашего вмешательства, и скомандовала:

— Миша, спи!

Мы стояли над валяющимся на полу спящим телом: Галя, Киря, Вова и я.

Галя ревела, Киря сжимал спинку стула, Вова злился.

Кирюха откинул в сторону многострадальный стул:

— Тётя Оля, вы как хотите, а я его побью. Проснётся — получит!

— Да достал он уже! — Галя едва сдерживала крик. — Тупица! Так ему не говорите! Это он не понимает!

— Я бля**вообще не знаю, что делать, — Вова отвернулся, усилием воли разжал кулаки и медленно положил ладони на стол. — Если он вот так публично выступит — придётся же его изгнать… И как?..

Понятно, что речь шла не о том — как изгнать, а о том — что с этой всей хренью вообще делать. Видно было, что процесс пошёл. Мишка встал на привычные рельсы «больной особенной личности», и ничего хорошего из этого не выйдет.

Я молчала. В голове крутилась одна мысль: а детства у Мишки так и не было.

Мало по малу они перестали возмущаться и уставились на мою мрачную мину.

В конце концов муж сказал:

— Любимая, ты меня пугаешь…

Пугаю я…

— Я принимаю решение. Поскольку я — мать. Мать, как мы видим, всё ещё инвалида — во всяком случае, со стороны головы… — я изложила им практически всё, что тут выше написано. — А теперь — итог. Я хочу, чтобы у Миши было детство. Свободное от постоянных отвалов башки и болей от почти не прекращающихся судорог. С нормальными друзьями и детскими играми.

— Ты хочешь?.. — начал Вова.

— Хочу. И ты, как барон, должен одобрить.

Лица у них стали кислые. Ну, конечно! Просто по морде надавать легче.

— Мы же его сотрём… — Галя, давно переставшая реветь, была даже немного испугана.

— Предлагаешь сразу его в лес выгнать? Он же нам весь посёлок перессорит.

Она закусила губу и больше не возражала.

— И ещё, Вова! У него больше не будет отца… кроме тебя.

Мы ещё помолчали.

— Ладно! — барон (теперь уже именно барон) припечатал ладонью жалобно скрипнувший стол, — Какой возраст ты выбираешь?

— Полгода.

— Сколько? — удивлённо воскликнули все трое.

— Нормально. К году у него как раз начала проявляться болячка, испортилась речь и пошла деформация личности.

— Полгода? Реально? Любимая, физуха-то у него нормальная. Может, хотя бы года полтора-два?

— Нет. Два года — это уже вполне соображающий человек. Он будет спрашивать: где папа? И прочее такое. Нет — потом он, скорее всего, переключится на новую реальность. Но останутся смутные воспоминания, тревожащие сны… Даже в полтора года, в год есть такая же опасность. Не хочу. Пусть растёт здоровым и счастливым.

— А кормить?

— С Мариной договорюсь. Будет у него Аришка молочная сестра.

Галка снова тихонько заревела.

— Не плачь, дочь, я к этому решению давно шла. Собиралась с Кирей поговорить, да вот так всё вышло.

Вова пристально посмотрел на Кирилла:

— Сам-то как думаешь — справишься?

— Я постараюсь, — Кирюху начало слегка потряхивать. Пришлось взять его за руку и немного привести нервы в порядок:

— Кирюш, пробовать не получится. Надо сделать.

И мы сделали. Провозились долго. Точнее, Киря провозился — первый раз же. Я подпитывала его энергией и вполглаза наблюдала, как спящее тело начало потихоньку уменьшаться, словно таять. И думала: что я скажу людям. Как сказать правду и не вывалить на людей всё это дерьмо.

Кто-то пришёл и застучался в дверь фургона. Вова велел Гале закрыть за ним и вышел. Потом вернулся, хмуро молча сел за стол.

Через три часа всё было окончено.

Мы с Вовой и Кириллом первыми вошли