О. Генри - Вождь краснокожих

В это время я как раз надевал на себя особый пояс с карманами, в которые были плотно упакованы наши доллары. Вдруг Энди вынимает из кармана пачку крупных банкнот и просит присовокупить их к прочим капиталам.

– Откуда они? – удивленно спрашиваю я.

– От миссис Троттер – отвечает он. – Две тысячи.

– Как же они оказались у тебя?

– Сама отдала, – отвечает Энди. – Я, знаешь ли, целый месяц бывал у нее по вечерам… Три раза в неделю…

– Так ты, значит, и есть тот самый Уильям Уилкинсон? – спрашиваю.

– Был, – отвечает Энди. – До вчерашнего дня.

Стриженый вол

Джефф Питерс готов спорить до упаду, как только речь у нас заходит о том, считать ли его профессию честной.

– Уж на что мы с Энди Таккером друзья, – не раз говаривал он, – но и в наших отношениях появилась крупная трещина, когда мы не смогли с ним прийти к согласию насчет моральной стороны жульничества. У него свои принципы, у меня свои. Я не всегда одобрял предлагаемые Энди проекты по взиманию с публики некоторых сумм в свою пользу, а он порой упрекал меня, что я частенько впутываю в деловые операции такую неопределенную штуку, как совесть, и таким образом причиняю нашей фирме ущерб.

Бывало, в этих спорах мы хватали лишку. Однажды в разгар дискуссии он даже заявил, что я ничуть не лучше какого-нибудь там Рокфеллера.

– Энди! – сурово возразил я. – Я вижу, ты хочешь меня жестоко оскорбить. Но мы давние друзья и деловые партнеры, и я не стану обижаться, тем более что ты и сам об этом пожалеешь, когда угомонишься. Всякое со мной бывало, но я еще ни разу не совал взяток судебным приставам, чтобы избежать ответственности, подобно твоему Рокфеллеру.

Однажды летом мы с Энди решили отдохнуть в Кентуккийских горах в небольшом городке Грассдейл. Мы выдавали себя за скотопромышленников, прибывших на короткие каникулы. Жителям Грассдейла мы пришлись по душе, и они нам тоже. Поэтому мы дали слово не предпринимать против них никаких боевых действий и не морочить им головы проспектами мнимых каучуковых плантаций и фальшивым блеском бразильских бриллиантов.

Поселились мы в гостинице, и вот как-то раз самый крупный грассдейлский торговец скобяным[19] товаром подсаживается к нам на веранде, чтобы выкурить сигару за компанию. Мы его уже знали. Был он громогласный и рыжий, страдал одышкой, но с виду такой упитанный и степенный, что просто удивительно.

Сначала мы потолковали о погоде и новостях, а потом этот Мерчисон достает из кармана письмо и с этаким наигранно-беззаботным видом протягивает его нам.

– Ну, и как вам это нравится? – произносит он, похохатывая. – Писать такое мне!

Мы с Энди мигом смекнули, в чем тут соль. Однако делаем вид, что вчитываемся в каждое слово. Отпечатано на машинке, по содержанию – одно из тех старомодных писем, где вам вежливо предлагают всего за одну тысячу долларов получить целых пять, – и притом такими купюрами, какие ни один эксперт не отличит от подлинных. Эти доллары являются оттисками с подлинных клише Государственного казначейства Соединенных Штатов, выкраденных одним тамошним служащим.

– Подумать только, и они смеют с подобными предложениями обращаться ко мне!

– Что ж тут удивительного? – говорит Энди. – Такие письма и порядочным людям случается получать. Если вы не ответите аферистам на первое послание, они просто от вас отстанут. А если отзоветесь, в следующем письме вам будет предложено приехать к ним и совершить сделку.

– Нет, но вы представьте, что с подобной низостью они посмели обратиться ко мне! – продолжает пыхтеть Мерчисон.

Спустя несколько дней он является опять.

– Друзья! – говорит он, понизив голос. – Не сомневаюсь, что вы люди достойные во всех отношениях, иначе я не стал бы с вами откровенничать. Я написал тем проходимцам – просто так, чтобы позабавиться. И они мигом ответили: предлагают приехать в Чикаго. В день отъезда я должен отправить телеграмму до востребования на имя некоего Дж. Смита. А по приезде в Чикаго – в указанное время на углу такой-то улицы спокойно ждать. Мимо пройдет тип в сером костюме и уронит газету. Тогда я должен спросить у него, теплая ли сегодня вода. Так он узнает, что я – тот самый, кому они писали.

– Допотопные штучки, – говорит Энди, позевывая. – Мне приходилось читать про такое в газетах. Потом он ведет вас в паршивую гостиницу, а там уже вас ждет не дождется мистер Джонс. Вам показывают новехонькие, хрустящие, настоящие купюры – целую кучу. Вы вручаете им свою тысячу и видите собственными глазами, как они укладывают в ваш саквояж пачки пятерок – целых десять, по пятьсот долларов в каждой. Вы полностью уверены, что ваши деньги при вас, и вы спокойны. Но когда вам вздумается взглянуть на них, вы обнаруживаете, что в саквояже нет ничего, кроме резаной оберточной бумаги в банковских упаковках.

– Чепуха! Со мною такие номера не проходят, – заявляет Мерчисон. – Не тот я человек! Я бы не создал самый процветающий бизнес в Грассдейле, если б соображал так туго. Вы, мистер Таккер, кажется, говорили, что они покажут настоящие деньги?

– По крайней мере, мне самому… то есть, в газетах пишут, что подобные проходимцы действуют именно таким образом.

– Друзья! – восклицает Мерчисон. – Берусь доказать вам, что им не удастся окрутить Билла Мерчисона. Я отучу этих аферистов мошенничать раз и навсегда. Ведь стоит мне хоть раз взглянуть на настоящие деньги – уж я от них глаз не оторву! Жулики предлагают пятерку за доллар – отлично! – придется им выложить всю сумму до последнего цента. Для этого у меня есть свои средства. Билл Мерчисон – не какой-нибудь там деревенский олух. Я отправлюсь в Чикаго, и увидите – заставлю этого самого Смита выдать мне за тысячу долларов полновесных пять тысяч. И уж тогда вода точно станет теплой.

Мы с Энди изо всех сил пытаемся вышибить у него из рыжей башки этот безумный план. Да где там! Мерчисон уперся, как бык. «Я, – говорит, – исполню долг законопослушного гражданина и поймаю бандитов в расставленные ими силки. Пусть это послужит им наукой!»

Словом, он уходит, а мы продолжаем сидеть на веранде гостиницы, размышляя о том, как иной раз прискорбно заблуждается человеческий разум. Как только нам удается выкроить свободный часок, мы обязательно посвящаем его благочестивым размышлениям и духовному самосовершенствованию. Размышляем мы долго и сосредоточенно, но в конце концов Энди прерывает молчание.

– Джефф! – говорит он. – Я должен сделать признание. Не раз и не два у меня возникало желание вышибить тебе оставшиеся зубы, когда ты, бывало, начинаешь нести ахинею о совести и чести в бизнесе. Но теперь я пришел к убеждению, что был, пожалуй, неправ. Больше того, по отношению к мистеру Мерчисону я с тобой совершенно согласен. Будет низостью с нашей стороны отпустить его в Чикаго одного, без всякой поддержки и охраны, на свидание с прожженными мазуриками. Ведь ему придется туго. Не кажется ли тебе, что мы обязаны не допустить катастрофы?