Сергей Гомонов - Режим бога (Последний шаг)

Фред Калиостро подозвал к себе Джоконду и около минуты что-то ей рассказывал. Эфимия-Нэфри видела, что на лице синьоры Бароччи отразился почти ужас — и это притом, что она умела сдерживаться, как никто другой. Джо качала головой, отказываясь верить.

— Нам придется подождать, господа. Планы меняются, — подойдя ко всем, объявил основатель «Черных эльфов». — К нам присоединится еще один человек. Думаю, разумно будет отправить его вместе с… — Фредерик взглянул на внучку, — с юными леди.

Джоконда, кажется, тоже пришла в себя и вернулась вслед за шефом. Но Эфимия-Нэфри понимала, что под напускным спокойствием она скрывает смятение. Что ей сказал дед?

Чтобы не стоять на ветру, они вошли в один — тот, что летел в Египет — флайер.

Эфий прибыл спустя три с половиной часа, бледный от волнения или от чего-то еще, с воспаленными глазами, в бесформенной черной одежде, держа в руке продолговатый предмет, завернутый в темную шелковую ткань.

— Видимо, вам придется лететь в Луксор вдвоем, — сказал им с Эфимией Калиостро-старший, и клеомедянин отдал ему загадочную вещицу. — У нас с синьорой Бароччи неотложное дело в Венеции. Доберетесь вы без труда, а с другой стороны вас встретят, — Фред указал на Дика, Фанни и Луиса. — Спешу откланяться, господа!

А Джоконда даже забыла проститься: она почти бегом бросилась к флайеру, только что доставившему сюда Эфия. Но Нэфри уже почти не было дела до суеты этого мира. Она поняла, что там что-то произошло, но не испытала никакого любопытства.

Прохладно попрощавшись с матерью и отцом — понимая, что это чужая женщина, оба они чувствовали себя с нею не в своей тарелке — Эфимия села обратно в кресло, а все лишние покинули их флайер.

— Здравствуй, Нэфри, — сказал Эфий, когда пилот поднял аппарат в воздух.

— Спасибо за помощь, Эфий! Я твой должник. Если, конечно, мы еще встретимся…

— Я думаю, мы встретимся обязательно, — слегка улыбнувшись, подмигнул он. — Но сейчас, если не возражаешь, я уйду в каюту. Мне нужно отлежаться.

Девушка кивнула, а потом, забыв о клеомедянине, отвернулась в иллюминатор.

Джоконда вздрогнула, когда дверь в номер разъехалась, выпуская господина Калиостро.

— Джо, — он поманил ее к себе. — Я все сделал, но если тебе неприятно…

Она оглянулась на сидящих в гостиничном холле неподалеку от той самой двери Марчелло и Витторио. Оба «эльфа» были непривычно молчаливы и угрюмы, Малареда даже позабыл о своих орешках, а Спинотти методично притопывал ногой по темно-красному ковровому настилу, разглядывая свои туфли.

— Нет, синьор, я хотела бы поговорить. Сама. Он уже сможет разговаривать?

— Да, сможет.

Фредерик посторонился.

Женщина ступила в номер, не желая признаваться даже самой себе, как ей жутко. Столько лет…

Чезаре полулежал на той кровати, с которой еще несколько часов поднялся похищенный им Эфий. Смуглое лицо его было синюшного оттенка, и в полутьме он напоминал поднявшегося из гроба упыря, а черное одеяние только усугубляло это сходство.

— Че коса хаи фатто… — проговорила Джоконда по-итальянски. — Что же ты наделал, Чез…

— Ио нон ме не пенто, — буркнул тот.

— Ты не жалеешь, — горько повторила она, морщась и присаживаясь на край стола. — Ты ведь уничтожил всё, разом… Все эти годы… Я догадываюсь, с чем это связано, но чтобы так? Объясни, если сможешь!

Чезаре помолчал, презрительно жуя губы.

— А надо? — наконец спросил он с вызовом.

— О, Мадонна!

Джоконда запрокинула голову, чтобы слезы закатились обратно и не побежали по щекам. Лучше бы все это было ночным кошмаром. Но она уже и щипала себя, и впивалась ногтями в ладони, и закусывала губы. Боль была, но блаженное пробуждение не наставало…

— А ты думаешь, каково мне было видеть, причем видеть каждый день, все эти двадцать лет, как ты умираешь? Поставь себя на мое место и подумай, что чувствовала бы ты. Сначала иллюзии и полный уход от настоящего мира. Джо, да ты сама стала монашкой! Двадцать лет, Джо, двадцать лет как он сам угробил себя, а расплачиваешься ты.

— Тебе не должно быть до этого дела! — вспыхнула женщина, и он оторопел, потому никогда еще не видел ее такой, хотя знал, перед кем она была сама собой, без притворств. — Я никогда не давала тебе ложных надежд! Ты чужой мне, Чез! Ты не мой человек, а я не твой. Я люблю тебя, черт побери, как друга, как старого товарища, коллегу. Может быть, даже как брата — я не знаю, у меня никогда не было братьев, но может быть, как брата… Но я не могу раскрыться перед тобой, как не могу никого убить, понимаешь? Это что-то свыше, оно сильнее меня! Мне никто это не внушал, никто меня не гипнотизировал. Прости за откровенность — да я просто не смогу спать рядом с чужим мне мужчиной! Не смогу! И ты напрасно лез мне в душу все эти годы, напрасно притворялся голосом здравого рассудка. Ты причинял мне еще большие страдания, Чез, а мне и так было несладко. Ты вторгся на запретную территорию. Ты шантажировал меня благополучием Луиса, а это уже слишком!

Чез резко выпрямился и почти закричал:

— Да! Я пытался достучаться до твоего помраченного разума и использовал при этом любые возможные средства! Но ты настолько рехнулась, что даже воспитание мальчишки было для тебя чем-то второстепенным…

— Это ложь!

— Это правда! Ты жила прошлым, перекатывала его, как старый мулла четки, упивалась своими страданиями. И все это происходило на моих глазах. По-твоему, я должен был сидеть и бездействовать?

— Да. Ты должен был сидеть и бездействовать. Как бездействовали Марчелло и Витторио. Для меня ты ничем не ближе них! Я не давала тебе никакого права…

Он перебил ее, в ярости ударив кулаком по кровати:

— Я сам беру права, когда считаю необходимым!

— И за это ты поплатишься блокировкой памяти, — грустно констатировала Джо.

— Да хоть блокировкой жизни. Мне все равно! Лишь бы не видеть всей этой паранойи с астралами, альфами и омегами и остальным мракобесием! Я ничего не делал, пока фондаторе не пошел у тебя на поводу и не стал подыгрывать с поиском умельцев ВТО.

— Это ты уничтожил отчеты в Элизиуме… — в голосе Джоконды прозвучало утверждение.

— Безусловно.

— Я не думала на тебя. И никто не думал… Но зачем ты похитил Эфия и зачем хотел отправить его на Клеомед?

Он шумно выдохнул воздух:

— Ты и правда ослабела разумом… Да затем, что когда из этого дурацкого плана с Омегой ничего не выйдет — а из него точно ничего не выйдет, потому что это мракобесие! — ты окончательно пропадешь. Я не хотел твоего разочарования и твоей гибели. Уж лучше бы ты жила надеждой отыскать пастушка, тогда у тебя хотя бы оставалась цель…