Петр Шамшур - Приключения-70

Он поставил чашечку на стол, затянулся сигарой, поднялся, вышел навстречу:

— Я — командир корпуса нумер четырнадцать. А он, — испанец повернулся к мужчине, стоящему у окна, — мой советник, команданте Ксанти.

Ксанти шагнул от окна — молодой, смуглолицый, с восточным разрезом горячих глаз под сросшимися на переносице бровями. Он подошел к Артуро и стиснул его в объятьях. Это был давний товарищ Артуро по службе, одно время — его прямой начальник, майор Красной Армии Хаджи Умарович Газиев.

— Под твое крылышко? — с облегчением сказал Артуро. — Порядок!

Коронель представил сурового сопровождающего:

— Виктор Гонсалес. Направляется политическим делегатом в твой отряд, совьетико.

Артуро протянул Гонсалесу руку. Тот пожал, будто стиснул в слесарных тисках.

— И работа — так! Камарадо Гонсалес — коммунист.

— И боец — лев! — добавил Ксанти. — Хорошо знаю его. Доверяй ему, как мы доверяем комиссарам. Он — твоя правая рука.

«С такой рукой не пропадешь!» — подумал Артуро.

— Ну, совьетико, будем догонять время, — коронель достал из сейфа карту, развернул ее на столе.

— Четырнадцатый корпус, — объяснил Ксанти, — это условное наименование штаба по руководству диверсионными действиями в тылу Франко в секторе Центрального фронта. Отныне твой отряд включен в этот корпус. Действовать будешь под нашим непосредственным руководством.

— Обещаю горячая работа, — улыбнулся седой испанец. — Будет больше жарко, чем на Южном фронте.

Он повел карандашом по карте на юг от Мадрида и упер его острием в кружок, обозначающий селение у синей жилки реки.

— Место дислокации отряда — пункт Мора на Тахо.

Вчетвером они обсудили вопросы, связанные с переброской отряда, наметили район первых диверсий: железнодорожную магистраль Талавера — Толедо, по которой перебрасывались из Португалии в район Мадрида эшелоны с немецкими и итальянскими легионерами-фашистами.

Потом Ксанти пошел проводить их до «Флориды».

У ворот дворца штурмгвардеец снова небрежно игнорировал их документы, зато, ловко перехватив винтовку в левую руку, вздернул кулак над головой:

— Салуд!

Они прошли через парк и вступили на Гран-Виа. Косматая тощая старуха все так же трясла каленые каштаны над угольями жаровни рядом с воронкой. «Видать, ее место — и плевать ей на бомбы», — подумал Артуро.

— Если идти по Гран-Виа до конца, через полтора часа уткнешься носом в передовую, — сказал Ксанти. — И на юго-запад если пойдешь, и на северо-запад. Фронт — под самыми стенами Мадрида, в Университетском городке, на ипподроме. Он проходит по стадиону, по городскому парку и Карбанчелю — ближайшему пригороду со стороны Толедо. Но знаешь, это никого не пугает, люди — львы. Живут как ни в чем не бывало, и это мне — ах, нравится! Ни артобстрел, ни бомбежки! Стальные у мадридцев нервы.

— Я, когда ехал сюда, слышал, как девушки пели: «На бомбы, что с самолетов на нас бросают, девушки Мадрида волосы завивают», — заметил Артуро.

— Вот, вот, самая нынче модная у девчат женских батальонов песенка! А старики берут винтовки и говорят: «Чтоб идти умирать, не считают прожитые годы». Ах, какой народ!

В отеле, увидев Хозефу, Ксанти радостно воскликнул:

— Хо, Лена, я не знал, что и ты здесь!

Он обнял девушку.

«Так вот какое ее настоящее имя», — подумал Артуро.

— Как дела, комсомольский бог? — стал расспрашивать девушку Ксанти. — Не обижает тебя этот белый медведь?

— Ее обидишь! — сказал капитан. И подумал: «Откуда Хаджи ее так хорошо знает? В Испании мы не встречались».

— Откуда ты ее знаешь. — спросил он, улучив минуту, когда они спускались в вестибюль.

— Знаю! — хитро улыбнулся майор. И окликнул девушку: — Уж очень он тобой интересуется, этот блондин. Будь осторожней с ним, Ленка!

Когда они усаживались в машину, совсем другим тоном, сразу поставив все на свои места, приказал:

— В Мору отправляйся сегодня же. Связь будешь держать со мной через штаб бригады.

И снова по-дружески, тепло добавил:

— Рад, что тебя перевели сюда. Ну, счастливо. ¡No pasarán!8

— ¡No pasarán! — подняли кулаки Артуро, Хозефа и Виктор Гонсалес.

Небольшая колонна тупоносых итальянских грузовиков «ланча», возглавляемых «фордом» Артуро, взяла курс на юг.

Несколько километров — и сразу за пригородами Мадрида дорога круто повела в горы, выраставшие гряда за грядой. Дубравы сменялись на склонах сосновыми борами, хвойные массивы — голыми навесами скал. Яростно бились о камни речки. Туман из мельчайших капель колыхался над великолепными водопадами, свергавшимися с круч. В лучах солнца повисали над пенной водой арки радуг. Бойцы в кузовах трофейных «ланча» кутались в косматые одеяла-манто, курили, молчали.

В «форде» рядом с шофером сидел Виктор Гонсалес, молча попыхивал нестерпимо вонючей сигарой. Артуро и Хозефа расположились сзади. Девушка прильнула к дверце, высунула голову в открытое окно, и ветер рвал ее волосы. Артуро сидел, откинувшись на спинку. Ему не видно было лица девушки — только овал щеки, сейчас, против света, как пыльцой припудренной легким пушком. За эти месяцы кожа посмуглела, стала темнее волос.

Машину тряхнуло на выбоине. Девушка беззаботно рассмеялась. Капитан и сам не сдержал улыбку: «Да, комсомольский бог. Нет, богиня… Да, все отлично. Но как приступить к заданию Ксанти?..» Снова предстояло решать задачи с бесконечным количеством неизвестных. Впрочем, как и каждый день, проведенный им на этой земле. Неужто всего полгода прошло?.. Да, сто восемьдесят четыре дня — с того момента, как стал он из Андрея Лаптева, старшего лейтенанта РККА, волонтером республиканской армии Испании, и необычное имя Артуро стало его вторым именем. Как все началось?..

Он вспомнил арбу, запряженную двумя мулами. Арба до краев была полна золотыми плодами, которые в Москве в ту пору считались редким деликатесом и продавались поштучно, завернутыми в узорную бумагу. Андрея в тот первый час больше всего поразила именно эта арба, мимо которой с ревом проносилась их машина. Потом они обогнали еще одну арбу, и еще, еще… Мулы тащили груженные живым золотом арбы вдоль обочины, и прямо на апельсинах восседали мужчины с длинными кнутовищами в руках и с винтовками за плечами и черноглазые, дерзко улыбающиеся женщины, в чьи смоляные волосы были вплетены красные гвоздики. Такой в тот первый час предстала его взору Испания. Но это было уже по дороге из Картахены в Валенсию.

А началось все еще раньше. Когда он, кадровый военный, инструктор разведывательно-диверсионной школы РККА, снял гимнастерку с тремя кубиками в петлицах и надел непривычный штатский костюм, в котором не узнавал сам себя. Но до этого превращения было еще взбудоражившее всех советских людей известие о мятеже Франко в Испании, об итало-германской интервенции против республики. Были рапорты. Рапорт за рапортом, отказано на один — тут же готов другой, — пока не вызвали неусмиряемого старшего лейтенанта в Москву, в наркомат. Пожилой военный с двумя ромбами в петлицах постучал острым карандашом по стопке его посланий и сказал: «Хочешь — знаю, — и оценивающе оглядел Андрея. — Да волосы у тебя как беленый лен и нос — гузкой, не западноевропейский нос». — «При чем тут нос, товарищ комдив? — удивился Лаптев. — Да я!..» — «Хорошо, — оборвал его большой начальник. — Когда сможешь ехать?» — «Хоть послезавтра, только за вещами в Минск». — «Никаких вещей. Если ехать — то завтра». — «Так точно, завтра!..» У Андрея в Москве жила мать. Вечер провел с ней. Наутро как бы между прочим сказал: «По старому адресу, мама, пока не пиши. И от меня если не будет писем — не волнуйся. Вернусь из командировки через несколько месяцев». Утром он сел в севастопольский поезд. А еще через сутки прошел через контрольно-пропускной пункт военно-морской базы на пирс. Пожалуй, вот с этого момента все и началось.