Бродяги Севера - Джеймс Оливер Кервуд

нем мгновенную страшную перемену, какую приносит внезапная смерть. Пьеро медленно выпрямился. Глаза у него на миг округлились – округлились и остекленели. Он не издал ни звука. Нипиза не видела, чтобы его губы шевелились. А потом он рухнул в ее сторону, и Мак-Таггарт смог наконец вздохнуть. Нипиза, ничего не видя перед собой, в муках, которые ничем себя не выдали, ни криком, ни словом, бросилась на пол рядом с отцом. Он был мертв.

Нипиза так и не узнала, сколько она пролежала там, сколько ждала, чтобы Пьеро зашевелился, открыл глаза, вздохнул. За это время Мак-Таггарт успел подняться на ноги и теперь стоял, прислонясь к стене и сжимая пистолет, и в мозгу у него прояснилось, когда он увидел, что окончательная победа все-таки за ним. Содеянное не испугало его. Даже в этот трагический миг, когда он стоял у стены, в голове у него сама собой складывалась линия защиты – если ему когда-нибудь понадобится защита. Пьеро напал на него, хотел убить безо всякой причины. Мак-Таггарту пришлось его убить, это была самозащита. Или он не комиссионер со станции Лак-Бэн? Или Компания и правосудие поверят слову этой девчонки, а не его слову? Его охватило знакомое ликование. До этого никогда не дойдет, никто не выдаст его, не расскажет об этой драке и убийстве в хижине, когда он добьется своего с Нипизой. Она же не захочет прославиться как La Bête Noir – жена черного чудовища. Нет, они похоронят Пьеро, и она поедет с ним на Лак-Бэн. Она и раньше была беспомощна, а теперь в десять раз беспомощнее. И никому не расскажет, что случилось в хижине.

Глядя на Нипизу, которая склонилась над отцом, так что ее волосы окутали его шелковым саваном, Мак-Таггарт забыл о присутствии смерти. Он убрал пистолет в кобуру и набрал в грудь побольше воздуха. Ему было еще трудновато держаться на ногах, но лицо у него снова стало лицом дьявола. Он шагнул к Нипизе – и тут-то и послышался звук, который заставил ее очнуться. В тени дальней стены Ба-Ри с трудом сел и зарычал.

Нипиза медленно подняла голову. Сила, которой она не могла сопротивляться, вынудила ее вскинуть глаза – и вот она посмотрела в лицо Бушу Мак-Таггарту. Она едва ощущала его присутствие, все в ней омертвело и застыло, как будто и ее сердце перестало биться вместе с сердцем Пьеро. То, что она прочитала на лице комиссионера, заставило ее стряхнуть оцепенение скорби и снова увидеть всю бездну, разверзшуюся перед ней. Мак-Таггарт навис над ней. В его лице не было жалости, содеянное ничуть не ужаснуло его, и смотрел он вовсе не на тело Пьеро, а на нее – и во взгляде его было лишь безумное ликование. Он протянул руку, положил ей на голову. Она ощутила, как его толстые пальцы вцепились ей в волосы, а глаза засветились, будто тлеющие уголья за водянистой пленкой. Нипиза хотела встать, но он держал ее за волосы и не пускал.

– Боже мой! – выдохнула она.

И замолчала – ни мольбы о пощаде, ни звука, ни слезинки, только глухой стон. В этот миг ни он, ни она не видели и не слышали Ба-Ри. Между тем он пересек комнату, дважды присев на пол от слабости. И теперь подобрался к Мак-Таггарту. Он хотел одним прыжком навалиться ему на спину и прокусить его толстую шею, как сломал бы кость карибу. Но у него не осталось сил. Тело дальше холки отказывалось слушаться. Однако челюсти у него были железные, и они свирепо сомкнулись на ноге Мак-Таггарта.

Комиссионер взвыл от боли и выпустил Иву, и она вскочила на ноги. За эти драгоценные полминуты свободы, пока Мак-Таггарт пинками и ударами отбивался от Ба-Ри, она успела выбежать за дверь хижины под открытое небо. В лицо ей ударил холодный воздух, он хлынул ей в грудь и придал новых сил, и она бросилась по снегу в лес, не задумываясь, на что можно там надеяться.

Мак-Таггарт показался в дверях в тот самый миг, когда она исчезла за деревьями. Ба-Ри распорол ему ногу клыками до кости, но он не чувствовал боли и ринулся в погоню за девушкой. Она не могла уйти далеко. Из его разинутого рта вырвался мощный ликующий вопль – нечеловеческий, звериный: Мак-Таггарт увидел, что Нипиза спотыкается на бегу. Когда он был уже на полпути к кромке леса, на порог выполз Ба-Ри. Пасть у него была в крови – Мак-Таггарт во всю мочь бил его по морде, пока не заставил разжать зубы. Между ушей виднелся ожог, будто от прикосновения раскаленной докрасна кочерги: след пули Мак-Таггарта. Угоди она на четверть дюйма ниже, и это означало бы верную смерть. А так пуля огрела Ба-Ри, будто тяжелая дубинка, оглушив его и отбросив без чувств к стене. Теперь ноги уже слушались его, и он медленно побрел по следам Нипизы и Мак-Таггарта.

На бегу Нипиза снова смогла начать мыслить ясно и логично. Она свернула на узкую тропу, по которой Мак-Таггарт уже ходил за ней, но у самого оврага резко свернула вправо. Она видела Мак-Таггарта. Он не спешил, но бежал ровно и спокойно, будто наслаждался ее беспомощностью – как наслаждался когда-то в других обстоятельствах. В двухстах ярдах за глубоким омутом, куда она столкнула комиссионера, сразу за отмелью, на которую он потом выбрался, начиналось ущелье Голубого Пера. В голове у Нипизы сложился страшный план, и она побежала туда, – этот план с каждым надсадным вдохом переполнял ее великой, дивной надеждой. И вот она очутилась на краю обрыва и посмотрела вниз. И тут из самого ее сердца вырвалась и затрепетала на губах лебединая песнь материнского племени:

Придите, отцы наши!

Явитесь из дальней долины.

Ведите нас – ибо сегодня мы погибнем,

И ветер шепчет о смерти!

Она воздела руки. Высокая, стройная, стояла она на фоне безбрежных белых снегов за оврагом. Комиссионер со станции Лак-Бэн в пятидесяти футах от нее замер как вкопанный.

– Ах! – прошептал он. – Какая она все-таки красавица!

Сзади к Мак-Таггарту все быстрее и быстрее приближался Ба-Ри.

Ива снова посмотрела вниз. Она стояла на самом краю, ибо в этот час ей было уже нечего бояться. Сколько раз хваталась она за руку Пьеро, заглядывая в провал. Падение туда означало верную смерть. В пятидесяти футах внизу никогда не замерзавшая вода пеной билась среди острых камней. Темный, глубокий и страшный был этот поток,