Нефритовая лиса - Крис Велрайт

Торговец разбогател на специях, на благовониях. Он умел угодить при дворе, знал, как втереться в доверие, как на запахах и дыме построить целую империю. Всё в нём было выверено: улыбки, слова, жесты. Он покупал не только товар, но и расположение нужных людей.

И именно Чжэнь был одним из первых, кто предложил выдать тебя за него. Это не было случайностью, не прихотью твоего отца. Нет. Это было заранее обдумано, спланировано. Чжэнь знал, что Тай Дзяо, твоя мать, всё ещё мечтала вернуть утраченное богатство, вернуть положение, хотя бы через брак дочери. Он знал, что она согласится.

Ицин слушала, не отрываясь, затаив дыхание.

— Чжэнь хотел скрепить семьи узами брака, — продолжал голос, — чтобы самому вырваться. Сбежать от репутации отца, от всей этой затхлой жизни в Сэе. Он жаждал Тивии, где всё измеряется золотом и властью. Хотел напроситься в компаньоны к тому торговцу, влиться в его дела.

Голос на миг стих.

— А ты, Ицин… ты была просто залогом.

Она вздрогнула, будто эти слова ударили её по лицу.

— Но почему тогда Чжэнь помогал мне понравиться Шу Чао? Разве бы это не расстроило свадьбу с торговцем? — спросила она, чувствуя, как внутри вскипает недоверие. Перед глазами вспыхнули сцены: брат, придумывающий, как ей одеться, какие слова сказать, как держать веер. — Он сам подталкивал меня. Уговаривал. Придумывал, как обратить его внимание…

— Потому что Чжэнь успел натворить бед при дворе, — с насмешкой протянул голос. В нём слышалась почти весёлая издёвка, сладострастное удовольствие от того, что он открывает гнойную рану. — Он совершил то, что невозможно было замять.

Пауза, тягучая, будто он нарочно наслаждался её тишиной, её напряжённым ожиданием.

— Он изнасиловал сестру Шу Чао.

Голос сказал это медленно, выговаривая каждое слово, словно пробуя их вкус.

— О, Ицин… ты так плохо знаешь своего брата. В нём столько отвратительных мыслей и эмоций, — продолжил он, и в этих словах звучал голод, почти восхищение. — Такой огромный запас гнили. Такая богатая кладовая гнева, похоти, трусости. Целое сокровище из гнусных страстей.

Голос чуть понизился, стал мягче, но от этого только страшнее:

— Я люблю смотреть, как такие, как он, сами роют себе яму.

Он глухо усмехнулся, а затем вернулся к рассказу:

— И после этого его планы изменились. Больше не было никаких мечтаний о карьере, о компаньонстве с торговцем, о новых контрактах. Теперь было только одно — спасти свою шкуру. И желательно сделать это так, чтобы не разрушить первоначального плана.

Он сделал паузу, и Ицин почти ощутила, как он улыбается в темноте.

— Чжэнь и наложница Фань, твоя мачеха, поняли: скандала не избежать. Министр уже всё знал. И тогда они придумали план. Жестокий. Гнусный. Продуманный.

И голос будто зашипел от удовольствия, смакуя каждое слово и потек ледяной водой за шиворот Ицин.

— Ты должна была стать разменной монетой, — сказал он почти тихо, как бы невзначай. — Шу Чао должен был изнасиловать тебя.

Ицин дернулась, дыхание перехватило.

— Таким образом, — продолжил голос, чуть громче, — перед министром вырисовывалась идеальная картина: да, Чжэнь поступил недопустимо с его дочерью… но его сын сделал то же самое с тобой. Всё уравновешено. Всё оправдано. Мы квиты.

Голос насмешливо хмыкнул.

— Красиво, не правда ли? Такая симметрия, такая мерзкая гармония.

Ицин чувствовала, как всё внутри сжимается в тугой, колючий клубок отвращения, боли и гнева. И каждое слово он произносил так, словно клал камень на её грудь.

— После этого у твоего отца не осталось бы выбора. Срочно выдать тебя замуж. За торговца. Быстро. Пока слухи не расползлись. Пока не стало ясно, что ты можешь быть беременна. Пока позор не смыл дом Дзяо окончательно.

Ицин ощутила, как внутри что-то окончательно скрутилось. Но голос не останавливался, будто чуял её слабину.

— Ты поехала бы в Тивию. Но не как дочь рода Дзяо, не как невеста, а как виновная и порочная девка. Как бремя, которое нужно убрать. И с тобой поехал бы Чжэнь. Чтобы проследить, что все пройдет, как надо. Ведь веры тебе теперь нет.

Он сделал паузу. И эта пауза была длиннее прежних. В ней прозвучал тихий, почти шелестящий смех.

— Ты так мало знала. — Голос стал звонче, чётче, будто врастал ей прямо в уши. — Под одной крышей с тобой жили предатели, лгуны, те, кто держал тебя за товар… и ты этого не видела.

Ицин вцепилась пальцами в колени. Ногти впились в кожу.

— Ты ничего не понимала, — голос звучал, как удар барабана. — Жила рядом с волками и думала, что они твои защитники. Доверяла тому, кто первым назвал твоё имя в обмен на собственную выгоду.

С каждым словом он становился всё громче, всё яснее, всё резче. И вместе с этим в груди у Ицин нарастал жар, разгоралась ненависть. Она поняла: она не видела. Она не знала. И лишь сейчас, благодаря ему… Но теперь она больше не одна. Не беспомощна.

И всё же в душе застряла заноза. Разве не его вмешательство повело всё к ещё худшему исходу?

— Но ты тогда решил вмешаться… с той булавкой. Зачем? — спросила Ицин. В её голосе уже звучало упрямое недоверие. — Ты ведь мог остаться в стороне. Почему помог?

— Потому что я почувствовал, что ты умрёшь, если поедешь на корабле одна с Чжэнем, — отозвался голос. Всё так же ровный, спокойный, будто речь шла не о чьей-то жизни, а о перемене ветра или течении реки.

Эти слова вонзились в сознание Ицин, как кинжал. Она замерла, и в тот же миг ощутила, будто вновь стоит на палубе: волны под ногами, крики чаек, лязг цепей.

Чжэнь… убил бы её?

Мысли вспыхивали одна за другой, сталкивались, мешали друг другу.

Почему? Разве не в его интересах было выдать её за торговца?

Он сам звал её залогом. Зачем тогда смерть?

Или всё было иначе?

Её пальцы задрожали. И вдруг ещё одна мысль пронзила её, пугая сильнее всех предыдущих:

Это существо… оно видит будущее?

— Нет, — ответил голос до того, как она успела задать вопрос. — Я не знаю будущего. Я не пророк. Но иногда я чувствую, как пахнет смерть. И в тот момент ты была окружена её запахом.

Он сделал паузу, будто вдыхая её замешательство, а затем продолжил:

— А Чжэнь… — голос