Михаил Жигжитов - За ущельем Семи Волков

— Ну, как, дедушка, чувствуете себя?

— Весь грудь огнем горит.

— А рука беспокоит?

— Рука будто нет… совсем чужой.

— Ну, ничего, вылечим! — сказала врач уверенным голосом и ободряюще улыбнулась темно-серыми глазами.

От ласкового взгляда и уверенных слов врача у Самагира потеплело на душе и даже нудная боль на время куда-то исчезла.

Врача позвали по какому-то срочному делу, и она, кивнув Самагиру, легкими неслышными шагами вышла в коридор.

С соседней койки на Самагира смотрели большие глаза, седеющие кудри сползли на брови и закрыли уши.

— А как, батенька мой, дела, очухался? — бойко, с цыганским акцентом спросил сосед.

— Худо, паря… однако, пропаль охотник…

— Э, батенька, не горюй! Сиди на печке, а старуха жратву притащит.

— Не-е, пошто так… Бабе дома сидеть нада… Э-э, там на ферме коров доить, скотишко обихаживать мала-мала…

— А на то, батенька мой, она и баба, чтоб кормила мужика! На ядрену мать держать ее тогды! — цыган весело рассмеялся, цокнул языком и попросил закурить.

— Ук-ты-ы, кака веселый, — подавая кисет, улыбнулся Самагир. — Что болит-то?

— Нога, батенька… нога замучила, гниет, окаянная. Эх-ха, стерва! — глотнув дыму, цыган спрятал самокрутку под одеяло, взял больную ногу и начал раскачивать ее, как ребенка. — Гангрена, чухашь, батенька, чем пахнет дело-то… дохтурша сказала, что оттяпает ее. Отплясал Игнашка Золотарь, и все тут! — Цыган снова затянулся и, взглянув на Самагира погрустневшими глазами, опустил кудрявую голову. — Отплясал, батенька, — чуть слышно прошептал он.

— Где работаль?

— Тружусь, батенька мой… слесарничаю в гараже леспромхоза.

— О-бой, шибко ладный ты мужик. Я думаль, ты ездиль туды-сюды… шаляй-валяй, как медведь-шатун.

— Не-е! Теперь я не кочую, хватит мерить белый свет.

После завтрака Самагир задремал. Кто-то осторожно погладил одеяло. Открыв глаза, Осип увидел Андрейку.

— Ты, Ондре, когда приехал?! — обрадованно спросил старик.

— Сегодня утром… был в школе. Наш класс занимается с обеда.

— Шибко отстал?

— Догоню. — Живые черные глаза тревожно скользят по исхудавшему лицу, по толстой руке в гипсе.

— Скоро, Ондре, снова пойдем в тайгу, — заметив тревогу в глазах мальчика, успокоенно сказал старик.

— Вот и хорошо. Бабай, я еще раз ходил к пещере Покойников.

— Пошто?

— Там я обронил книжку из библиотеки.

— Нашел?

— Нашел.

— Вот и хорошо.

— Бабай… Это Кеха свалил на тебя…

— Чо свалил? Какой Кеха?

— Который у нас жил… Он столкнул на тебя снежную глыбу.

— Ты чо баишь, паря!

— Он… Я снова был на скале, там за дерево привязана веревка… Он за нее держался, а ногой столкнул снег… Следы-то остались на кромке снега, все видать.

— О-бой! Сын барсука и вонькой росомахи! Убил мою Чолбонку и меня хотел отправить в Страну Духов, в Нижнюю землю.

— Бабай, я сразу понял, что Кеха обманул меня.

— Как обманул?

— Он после обвала обежал вокруг пещеры и сказал мне, что человек успел уйти, а когда я искал тебя, то никаких следов не было.

Самагир сурово нахмурил седые брови. Темно-медное лицо стало сердитым и упрямым. Задумался. Зачем-то потер небольшой с горбинкой нос. Черные глаза стали жесткими, заискрились злыми огоньками.

— На-ка, Ондре, трубку, запали-ка ее.

Мальчик быстро раскурил трубку и подал Самагиру… Осип несколько раз затянулся и немного успокоился.

— Ондре, сынок, тебе ведомо, где милиция?

— Знаю, бабай.

— Вот, молодец. Там найдешь моево талу Воронцова. Скажи ему, што Оська Самагир лежит в больнице. Он шибко хочет с тобой баить. Пусть не мешкает, а то у Оськи дело худо. Раскумекал, чо сказать-то?

— Понял. Я, бабай, мигом добегу, — сказал Андрейка, собираясь уходить, потом спохватился, достал из кармана плитку шоколада: — Вот, бабай, с чаем покушаешь.

— О-бой, сынок, ты меня совсем маленьким хубунчиком сделал. Ешь сам… усладись вкусным камнем.

— Шоколад едят только больные. Разве ты, бабай, не слыхал про это? Спроси-ка у врача, — улыбаясь, сказал Андрейка и юркнул в дверь.

Через несколько минут запыхавшийся Андрейка остановился у здания милиции. Навстречу ему с высокого крыльца спускалась ярко разодетая девушка и, улыбаясь, рассматривала новенький паспорт.

На крыльце мальчик чуть задержался и про себя повторил поручение Самагира. Затем, открыв тугую дверь, оказался в небольшой комнате, где за столом сидел знакомый милиционер и разговаривал с мужчиной в нерпичьей шубе. Андрейка облегченно вздохнул. Сержант милиции Разуваев жил рядом со школьным интернатом. Он был очень веселым и общительным человеком, играл с ребятами в лапту, рассказывал смешные анекдоты и устраивал борьбу.

Вдруг распахнулась дверь соседней комнаты и оттуда вышел в сверкающих сапогах красивый лейтенант и позвал мужчину в нерпичьей шубе. «Сапоги-то как блестят!» — подумал Андрейка и вспомнил воспитательницу интерната Марью Алексеевну, которая часто бранила их за грязные ботинки.

— Здорово, сосед! Что случилось в нашем интернате?

— Здрасте, дядька Разуваев!.. Я… мне… меня послал дедушка Самагир… Велел позвать его талу Воронцова.

— Какой Самагир? А почему он сам не пришел сюда?

— Он лежит в больнице. Ему плохо, понял?

— Лейтенант Воронцов занят. Подожди, — сухо, по-военному, ответил Разуваев.

Зазвенел телефон.

— Дежурный по отделению сержант Разуваев. Вам кого нужно?.. А кто говорит?.. Хорошо, доложу… Нет. Он скоро придет.

Положив трубку, сержант потянулся и весело подмигнул. Теперь он походил на игривого соседа, а то был какой-то неузнаваемый, сухой, строгий.

— Ну, што, Андрюха, как дела-то?! — в голубых глазах забегали озорные бесенята. — Это ты с какой девчонкой вчера ходил в кино? А?! Уже одиннадцать, а ты с ней тары-бары у ворот!

— Ха, сказал тоже, вчера!.. Я только сегодня утром из дома.

— Фьюить! Верно, паря, я давно тебя не вижу.

— Болел гриппом.

— У-у, это плохо. Много пропустил?

— Две недели. Но я дома все время занимался, догоню.

Сержант закурил и загадочно улыбнулся.

«Сейчас что-нибудь выкинет! Уж я-то знаю дядьку Разувая!» — весело подумал Андрейка.

Милиционер взял лист бумаги и быстро написал несколько слов.

— Утром, Андрюха, я был на реке. Там обнаружил труп и составил вот этот акт. Прочитай-ка, товарищ, и скажи свои соображения. Проверим твою наблюдательность. — Андрейка взял лист и начал читать.

20 февраля 195… года.

Мною, сержантом Разуваевым, на берегу реки обнаружен труп. Пол неизвестен. По бороде — семейский[6].