Дочь Двух Матерей - Anita Oni

когда говорил не спускать глаз с этой девушки. В чём именно заключалась её особенность. Но он также знал, что не сможет уже сказать об этом ни королю, который был на баркасе, так близко и вместе с тем далеко, ни кому бы то ни было ещё на свете. Не сможет, потому что ему больше не суждено выбраться на поверхность живым.

* * *

Матросы на баркасе не растерялись ни на мгновение: побросали вёсла, спустили на воду спасательные круги — сколько сумели найти. Один из гребцов воспользовался поплавком и выбрался на поверхность, а второй, рослый и сильный, извлёк из воды бесчувственное тело Паландоры, которое тотчас же подняли на баркас, освободили от платья, растёрли и завернули в несколько тёплых пледов. Последним выловили Рэдмунда, который тоже лишился чувств и безжизненно свесил голову на грудь. Он пробыл в холодной воде дольше всех, но благодаря своему крепкому телосложению не должен был пострадать. Его тоже укрыли одеялами и занялись приводить в чувство. Гребцы налегли на вёсла, спешно развернулись и понеслись к берегу, где киана Вилла распорядилась срочно топить баню. Не дожидаясь, пока парная как следует прогреется, всех четверых перенесли туда, отгородив Паландору от мужчин резной ширмой. Никто не желал покинуть помещение, и только по приказу Верховного короля их оставили приходить в себя в обществе лекаря и двух его ассистентов-тиани, за которыми немедля послали, едва добрались до берега. Матросы-гребцы очень скоро оправились от этого происшествия, а пара чашек чая с каплей настойки и вовсе вернули им благодушное настроение. Тем сильнее беспокоило состояние оставшихся двоих. Девушка понемногу покрывалась румянцем и подавала признаки жизни, а вот с юношей, похоже, дело обстояло совсем худо. Он упорно отказывался дышать и обнаруживать пульс и, несмотря на свои старания, лекарь был вынужден признать, что здесь он бессилен. Не видя больше смысла держать безжизненное тело в парной, он вышел за порог и сообщил королю эту нелицеприятную новость. Над зданием прокатился возглас горького изумления. Никто не мог поверить, что Рэдмунд, такой здоровый и крепкий, не сумел пережить всего несколько минут в холодной воде.

— Телосложение здесь роли не играет, — развел руками лекарь. — Гипотермия влияет на каждого по-своему. Мне сообщили, что этот молодой человек двумя сутками ранее уже неосмотрительно подвергался воздействию низких температур. Это могло ослабить его организм.

— Это невозможно! — заявила Феруиз. Она вышла вперёд, чуть не расталкивая локтями собравшихся. — Я не верю, что он мог умереть.

Она сама не могла сказать, откуда у неё взялась эта уверенность, но кожей чувствовала, что здесь что-то не сходилось. Она видела, как гребцы неловко зачерпнули волну и опрокинули лодку, как все четверо скрылись под её нахлобученным конусом, как вёсла разметало по поверхности озера. Как им ринулись на помощь и вовремя достали из воды их всех. Как он мог за это время погибнуть? От чего? Её старший брат, с которым что только ни случалось в детстве: он падал с крыши, обжигался о каминную решётку, его лягала лошадь, и никто уже не помнил, как и когда, при каких очередных сумасбродных обстоятельствах он умудрился сломать нос в двух местах. Мать всякий раз всплескивала руками и восклицала, что этот мальчик непременно сведёт её с ума. А позднее его пытались проткнуть кинжалом и разрубить мечом в многочисленных схватках и потасовках — редко всерьёз, конечно, но так или иначе он обрастал шрамами. И за все эти годы даже насморка не схватил. А тут ей пытались доказать, что какие-то пять минут купания в озере лишили его жизни. Ложь!

Но факты говорили сами за себя — вот он перед ней, распластанный, как коврик, прикрытый простынёй. Она трясла его, хлестала по щекам, кричала в самое ухо, не смущаясь даже присутствием его величества — всё было тщетно. Не мог он вот так умереть, сам по себе: и всё же был мёртв.

— Проклятая гадина! — воскликнула вдруг Феруиз, оторвавшись от брата и сжав кулаки. — Она убила его!

Все с удивлением оглянулись, услышав эти слова. Девушка была пунцовая от гнева, её глаза пожелтели и горели огнём.

— Не знаю, как она это сделала, но, клянусь, это была она!

И, пока все в остолбенении смотрели на Феруиз, не зная, как реагировать на сказанное ею, та настежь распахнула дверь в парную, приблизилась к бесчувственной Паландоре и отвесила ей звонкую пощёчину. Девушка пришла в себя и взглянула на неё невидящими глазами. Наконец окружающие засуетились, подхватили сопротивлявшуюся Феруиз, оттащили её от пострадавшей.

— Отойдите от меня! — велела она. — Разве вы не видите, что правда на моей стороне?!

— Феруиз! — раздался голос киана Тоура. — Что с тобой происходит? Сейчас же прекрати так себя вести!

И она опомнилась, подчинилась, подошла к нему с поникшей головой.

— Простите меня, отец, — ответила она. — Я не должна была терять головы. Как вы понимаете, я убита горем. Позвольте мне удалиться.

Вышла на мороз, вздохнула, выпустив струю пара в хризолитовую зелень неба. Разумеется, никто ей не поверил; она бы сама объективно себе не поверила. Её слова не имели никакого смысла: допустим, Паландора всегда была против этого брака и явно не осталась в восторге от его заключения — но неужели у неё поднялась бы рука на своего мужа? И потом, каким образом эта хрупкая девчонка могла его убить? Лодка перевернулась по воле случая, все это видели. Она сама очутилась в воде и только недавно вернулась в сознание. Да и извлекли киану из озера раньше него. В общем, никакого состава преступления.

И всё же Феруиз знала — знала вопреки логике и здравому смыслу, и отнюдь не в состоянии аффекта, находясь под впечатлением от трагедии, — что Паландора убила её брата.

Глава 35

Как известно, к свадьбе традиционно готовятся долго и загодя; похороны же вершатся наспех. Говорят, что в древности людям была доступна такая роскошь, как заблаговременный выбор даты своей кончины — тогда время было на их стороне. Они могли тщательно распланировать всё по дням и часам, образумить напоследок подрастающие поколения, завершить ко сроку дела и подготовить завещание. Сейчас же умирают впопыхах, порой не успевая допить до дна бокал вина, вобравший в себя все соки жизни — как, их ведь не предупредили, что он окажется для них последним.

Находятся, конечно, и такие храбрецы, что не желают выпускать свою судьбу из-под контроля, и, чуя, что конец уже близок, или же просто